“Ты не привез для нас никаких непристойных историй”, - сказал Протомахос. “Не очень повезло с гетерами?”

Пожав плечами, Менедем ответил: “Что ж, лучший, есть удача, и еще раз удача. Я продал много духов, и продал их по хорошим ценам. Но я имел дело с женщинами через их рабынь, и я не спал ни с одной из них. Хотя, кто знает? Я еще могу.”

Он поспешил за духами. Позади него из андрона донесся голос Соклея: “Если Менедем увидит кучу лошадиного дерьма, он уверен, что за следующим углом найдет упряжку, запряженную в колесницу, которая только и ждет, когда он запрыгнет на нее и поедет”.

Протомахос рассмеялся. Менедем начал оборачиваться и кричать на Соклея за то, что тот говорил о нем за его спиной. Но затем он сдержался. То, что сказал его кузен, не было оскорблением и было правдой. Менедем всегда надеялся на лучшее. Почему бы и нет? Некоторые люди ожидали худшего, чтобы оградить себя от разочарования. Что касается Менедема, то это не было жизнью; это было всего лишь существование и ожидание смерти. Он хотел идти по жизни, стремясь к большему, чем это.

Раб запер входную дверь Протомахоса после того, как он ушел. К этому времени он знал дорогу к агоре достаточно хорошо, чтобы не смотреть на огромную хмурую громаду акрополя, чтобы сориентироваться. Поверни здесь, поверни там, не ходи по улице с булочной на углу, потому что это тупик, и тебе нужно будет только развернуться, подобрать камень, прежде чем ты зайдешь к сапожнику, чтобы ты мог бросить его в его грязную собаку, если зверь снова подбежит, рыча.

К тому времени, как Менедем добрался туда, солнце уже сияло над агорой. Он надел свои петасос. Широкополая шляпа помогла бы Гелиосу не поджарить мозги внутри черепа. Он ворчал не из-за этого. Появление позже, чем он собирался, означало, что другие торговцы уже выставили свои права на лучшие места.

Что ж, ничего не поделаешь. Он нашел местечко недалеко от Расписной Стои, на северной стороне агоры. “Прекрасные духи с Родоса!” - крикнул он, поднимая баночку. “Аромат сладкой розы с Родоса, острова роз!”

Однако, даже когда он делал свое рекламное заявление, его взгляд продолжал приковываться к картинам и другим памятникам в тени под крытой колоннадой. Его духи, казалось, не интересовали никого, кроме людей, которые не могли себе этого позволить. Примерно в середине утра любопытство взяло верх над ним. Это как Парфенон, сказал он себе. Нет особого смысла приезжать в Афины, если я не увижу этого.

Самой известной из картин на деревянных панелях была картина Полигнота "Битва при Марафоне". Там были афиняне (и бойотийцы из Платайи), оттеснявшие персов к их кораблям, экипажами которых были бородатые финикийцы в длинных одеждах. На других панелях были изображены афиняне, сражающиеся со спартанцами; Тесей и другие афиняне, сражающиеся с амазонками с обнаженной грудью в древние времена; и ахайи сразу после падения Трои, с троянскими женщинами, среди которых была Кассандра, плененная перед Айасом. Между панелями висели щиты, защищенные от времени и зелени слоем смолы - они принадлежали гражданам Спарты, которые сдались на острове Сфактерия, когда Пелопоннесская война для Афин шла успешно.

Посмотрев все, что там было на что посмотреть, Менедем купил немного жареного осьминога и кубок вина. Затем он вернулся к восхвалению достоинств родосских духов. За весь тот день он не продал ни одной. Однако почему-то это волновало его гораздо меньше, чем он предполагал. Вид раскрашенной Стои принес ему прибыль другого рода.

Соклей поморщился, когда покинул Афины через народные ворота и направился на восток, к подножию горы Ликабеттос. До сих пор он никогда не возвращался, чтобы навестить возлюбленную после отъезда. Возвращение в Ликейон, однако, ощущалось именно так. Он провел там самые счастливые дни своей молодой жизни. Затем ему пришлось уехать. Теперь он возвращался, да, но он уже не был тем человеком, каким был, когда считал это место центром своей жизни. Гераклитос поступил правильно. Ты не мог войти в одну и ту же реку дважды. Река была не той во второй раз, и ты тоже был не тот.

Как и в течение по меньшей мере трех столетий, юноши, обучающиеся владению оружием и доспехами, прошли парадом по равнинной местности Ликейона, между оливковыми рощами. Некоторые из них, вероятно, были молодыми людьми, которые недавно получили свои доспехи в театре "Дионисия". Голос инструктора преследовал эфебов: “Налево!… Налево!,.. Нет, ты, неуклюжий дурак, это не твоя левая сторона!… Налево!” Соклей улыбнулся. Те же самые гневные крики были частью фона, пока он учился здесь.

Через мгновение его улыбка исчезла. Будет ли афинская фаланга когда-нибудь снова чего-нибудь стоить? Или Афины были бы не более чем контратакой, которую Кассандрос и остальные македонцы гоняли взад-вперед по своей игровой доске? Все было не так, как сто лет назад, когда этот полис был близок к тому, чтобы стать властелином Эллады - и когда Македония была полна захолустных мужланов, которые сражались между собой и которых почти никогда не видели в самой Элладе.

Македония, конечно, оставалась полна захолустных мужланов, которые сражались между собой. Теперь, однако, они сделали это почти по всему цивилизованному миру, от восточной Эллады до Персии и за ее пределами. Соклей смутно припоминал, что у него была похожая мысль на том или ином симпозиуме. Было ли это улучшением? Он сформулировал этот вопрос, предполагая, что ответ будет, конечно, нет. Но если бы македонцы не сражались между собой, разве эллины не делали бы это на их месте? Исходя из всего, что родосец знал об истории своего народа, это казалось слишком вероятным.

Он мельком увидел других мужчин, тоже прогуливающихся, тех, что под оливковыми деревьями и среди них, а не на открытом месте. Они также не маршировали под руководством инструктора по строевой подготовке, послушные единой воле. Они все путешествовали вместе, все искали - как и подобает свободным людям - знания и истину.

“Перипатетики”, - пробормотал Соклей. Так Аристотель называл людей, которые учились у него и под его руководством, потому что они ходили повсюду - peripateo был греческим глаголом - обсуждая ту или иную философскую тему. Название продолжало существовать при Теофрасте, племяннике и преемнике Аристотеля.