Шрифт:
Было неприятно осознавать, что посетители пришли по мою душу.
Через секунду на пороге палаты появились несколько человек. Я узнал Трубецкого, Артура, Славу и Николая Соменко, главного и единственного гонщика команды Академии Наук.
Глава 6
— Не виноват? Как так не виноват? — другой мужской голос гневно возмущался, было такое ощущение, что он сейчас перейдет на крик, — ну уж нет, вы меня простите, но перед самым началом соревнований разбить мне машину. Это как, бляха? И какую машину! Я ему в любом случае хлебало разобью…
— Да перестань ты Коль, тебе вон копейку оформили.
— Не, ну надо же облагодетельствовали. Спасибо, гран мерси, а то что я вбухал в Москвич время и денег в два раза больше чем Жигуль стоит, не считается.
Было неприятно осознавать, что посетители пришли по мою душу.
Через секунду на пороге палаты появились несколько человек. Я узнал Трубецкого, Артура, Славу и Николая Соменко, главного и единственного гонщика команды Академии Наук.
Моя кровь — это бензин. Я менеджер Шумахера. Без
него не было бы меня, впрочем, как и без
меня не было бы Михаэля Шумахера.
Гоночная команда — это
единый организм.
Мы с Михаэлем первые в Формуле 1. Полжизни
я шел в грязном болоте по горло. Я обожал,
боготворил гоночные автомобили.
Но никогда не забывал о намеченной цели — стать
первым и добиться признания. Все перечисленное
привело меня к успеху. Однако и сделало
жестким, о чем я крайне сожалею.
Вилли Вебер менеджер семикратного чемпиона Формулы-1 Михаэля Шумахера, его брата Ральфа Шумахера.
Я сразу испытал Николая Соменко сильную неприязнь. Так вот кому досталось наша копейка.
С одной стороны он, конечно, прав. Я действительно разбил его машину, но с другой, никогда и никому я не позволял угрожать себе и обращаться со мной в менторском тоне.
Исключение составляли мои родители и некоторые учителя в школе, с которыми, впрочем, у меня были хорошие отношения.
И к учителям, и к родителям я всегда относился с большим уважением, хотя отец не всегда относился к нам, к своим детям, по справедливости.
Я был очень благодарен ему за то, что он читал нотации крайне редко. Но если начинал — то туши свет.
С мамой же, мы были скорее большими друзьями и ей я мог простить всё что угодно. Любые нотации и замечания.
Что касается педагогов, то так случилось, что я был у них на хорошем счету, и последний раз мне выговаривали лет пять назад, когда я был учеником четвёртого или пятого класса.
Нет-нет отличником и прилежным учеником я не был, но всегда умел находить язык в школе со сверстниками и учителями.
— Успокойся, Коля!- Трубецкой сказал это тихо и с достоинством, — в машины вкладывались все мы. И только ты один закатываешь истерику. Как будто бы ты забыл, что сам не раз разбивал авто во время гонок.
Николай Соменко гневно бросил взгляд в мою сторону, сажал зубы и промолчал. Его желваки двигались туда сюда от злости.
Но было заметно, что он относится к седовласому посетителю уважением и не смеет ему перечить.
Всё внимание пациентов было приковано к этой четвёрке, пришедший то ли проведать меня, то ли пропесочить.
— Здравствуйте Александр Сергеевич, — обратился ко мне на «вы» Трубецкой, чего я не очень ожидал,— как себя чувствуете?
Он слегка улыбался и смотрел на меня отеческой заботой в глазах. Я поздоровался в ответ:
— Здравствуйте, Игорь Николаевич. Спасибо, чувствую себя хорошо.
Его правая бровь чуть заползла наверх оттого от того, что я тоже назвал его по имени. Ведь в прошлый раз мы с ним не познакомились или как там у них, у дворян говорят, не были представлены друг другу.
— Ну, что же. Это прекрасно. Я искренне рад, что все обошлось без трагических последствий.
— Присаживайтесь, пожалуйста.
Я предложил жестом руки сесть на стул, который стоял рядом с моей кроватью.
— Спасибо, — он отказался, — мы вас, не сильно потревожили?
— Нет, нет, что вы. Наоборот. Я хотел бы извиниться…
Но Трубецкой жестом ладони, как бы попросил меня умолкнуть, не дав договорить. В его осанке и внешнем облике было что-то особенное, неизъяснимое. То чего я раньше никогда не видел в живую, только в кино. От его фигуры буквально веяло вежливостью, благородством, чувством собственного достоинства и любви к людям.