— Да, все верно.

— Поздравляю. В первое время вам придется изучать технику безопасности, драить помещение до блеска, словно моряку на боевом корабле в первый год службы, выполнять мелкие поручения членов команды.

— Я на всё согласен! — выпалил я и тут же спохватился, — только бегать за пивом или водкой в магазин я не буду.

Я невольно перевел взгляд на Артура. Мне почему-то стало неудобно за свою поспешность.

— Этого не потребуется, но мы не просим ответа прямо сейчас и не торопим вас. Сначала вам нужно выздороветь и выписаться из госпиталя, — он смешно назвал больницу госпиталем, — затем посоветоваться со своими родными. Причины же вам ясны, Александр?

— Да, конечно, Игорь Николаевич.

— Вне зависимости получите ли вы одобрение, вам придется посетить милицию, возможно не один раз.

— Мне матушка уже сказала об этом, она приходила чуть раньше вас.

Трубецкой едва кивнул, улыбнулся и продолжил:

— И наконец, наверное, самое неприятное, если вы придете в гараж учеником, то вы должны быть готовы к товарищескому суду и серьезному разговору с руководством автобазы, которое также является руководством нашей гоночной команды.

В груди все горело. Если всё так, как рассказывает Трубецкой и менты действительно меня не станут сажать то, я готов.

Ради того, чтобы попасть в команду я был не прочь спуститься в ад и вернуться обратно. Товарищеский суд для меня не казался помехой.

Я пройду эти несколько часов позора, лишь бы меня приняли. А вообще зачем этот товарищеский суд? Я тут же ответил себе на этот вопрос. Люди хотят быть уверены, что принимают на работу юношу, который все осознал и не будет творить такой дикой чепухи в будущем.

— Спасибо вам большое, Игорь Николаевич. И вам ребят, спасибо большое, — я посмотрел на Артура, Славу и Николая, — простите меня, что так вышло. Я не хотел разбивать машину.

— Ладно уж, чего после драки кулаками махать…

— Проехали…

Почти одновременно ответили посетители. Только Николай Соменко стоял скрестив руки на груди и смотрел на меня волком.

— Ну вот и чудесно, — удовлетворенно резюмировал Трубецкой, — мы пойдем, вы выздоравливайте поскорее, Александр. Кстати, по-моему скромному мнению, вы, Александр, родились в рубашке. И еще вы были абсолютно правы в прошлую нашу встречу насчет четвертого цилиндра на Волге. Удивительно, что я сам этого не услышал.

Он едва кивнул головой в знак уважения, я не мог ответить тем же так как лежал, но тут же спросил его:

— Игорь Николаевич, ваша фамилия… Можно вопрос?

— Слушаю вас, Александр, — он приостановился

— Вы по дворянской классификации, ну или как там, граф?

Мой вопрос вызвал у него тонкую улыбку.

— Александр, я давно отрекся от идеи какого-то особого происхождения, от всех своих титулов, не считаю монархию эффективным устройством общества, так же как и легитимной формой правления. Все люди равны. Я такой же как и вы или, например, ваш отец. Ничем не отличаюсь.

Он закончил, возникала небольшая пауза, которую тут же заполнил Соменко.

— Игорь Николаевич был князем, а не графом, если бы не вернулся из Франции в Советский Союз после Победы.

— Всего доброго, Александр, — Трубецкой еще раз едва поклонился и направился к выходу.

Я все ещё обдумывал сказанное и тут же вспомнил, что среди русских эмигрантов первой волны было много гонщиков. Мне хотелось сделать приятно старику, поэтому я сказал.

— Я много читал про ваших.

Он приостановился и теперь поднял от удивления две брови, потом почти рассмеялся своим приятным старческим смехом

— Про каких наших?

— Про русских гонщиков за границей: Бориса Ивановского, Владимира Нарышкина, Дмитрия Набокова.

— Что же, я приятно удивлен вашей начитанностью, Александр.

— Я и про вас, кажется, тоже читал. Вы выиграли гонку в Италии, на Сицилии. А ездили на Феррари «сто шестьдесят шестом». Под номером «36», вот поэтому у вас на той Волге тот же номер. А еще в повороте, при выходе на набережную, кстати а в 1950-х там вылетал в море Альберто Аскари, ваш соперник Луи Широн отправил вашу Феррари в отбойник. Преднамеренно, из мести за Стеци.

— Это правда, он был другом Стеци, который был весьма разгневан на меня без причины, — Трубецкой наклонил голову в мою сторону.

— Журналисты потом писали, что вы, русский гонщик, сохраняя чувство собственного достоинства, безо всяких эмоций пошли в бар Hotel de Paris запивать горечь неудачи.*

Я попал в точку и по-моему растрогал старика до слез, которые на мгновение блеснули в краешке его глаза.

— Александр Сергеевич, я вас недооценил, ну нельзя же так сходу вытаскивать все мои скелеты из шкафа.