Ведь это было довольно рискованно, я не хотел никого покалечить. Все эти годы посещал секцию бокса, участвовал в соревнованиях и получил первый разряд.

И вот теперь, Щука снова решил испытать мою выдержку.

— Щукин это ты? Я-то думаю, что за вонь появилась…

Я развернулся и посмотрел на своего школьного неприятеля. Тот вращал небольшой перочинный ножик между большим и указательным пальцем правой руки.

— Саш, я тороплюсь, давай выздоравливай, я завтра к вам забегу. Дома передавай привет родителям — Настя положила мне руку на плечо провела по нему своей красивой кистью.

От этого касания у меня пробежали мурашки по телу. Меня будто зарядили, какой-то световой энергией.

— Спасибо, хорошо передам. Беги, конечно.

Она улыбнулась и зашагала в сторону автобусной остановки своей женственной пружинящей походкой. Когда она отошла на достаточное расстояние, мой бывший одноклассник снова заговорил:

— Ух ты какая! — сквозь зубы процедил Щука, разглядывая ее сзади. Он оскалился и со свистом втянул воздух, — Вот бы ее…

— Пасть закрой… — я сложил руки на груди и опустил подбородок, внимательно наблюдая за движениями его тела. Я знал, что от него можно ожидать любую гадость.

— А что такое? Влюбился, что ли? Волком на меня смотришь. Не, ну если, ты, Колесников, влюбился, то это другое дело, — он мерзко улыбался, — так влюбился или нет? Если не влюбился, то должен знать, что бабы общие. Ну в том смысле, что Советская власть дала женщине свободу, равноправие. Женщина теперь, не частная собственность. У нас все общественное верно? Человек человеку друг, товарищ и брат. Вот и ты не жадничай, будь другом. Поделись бабой.

— Ты чего хочешь, Щука? — я знал, что специально он провоцирует конфликт, поэтому огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что рядом нет его шестерок, ведь он никогда не ходил один. Я мысленно вымерял расстояние до его подбородка.

— Я? Познакомится с этой шалашовочкой. Сведи меня с ней. Охота ей…

Он заметил начало моего движения и тут же отскочил назад. Годы уличных драк не прошли для него даром. Но неожиданно для меня, поднял раскрытые ладони на уровень плеч. Это жесть как бы означал «сдаюсь». При этом ножик был зажат между пальцами, как шариковая ручка.

— Всё, всё. Молчу. Больше о бабах ни слова? Обиделся, что ли? — он снова перешел на ложный миролюбивый тон, его харя приняла настолько издевательское выражение, что я готов был превратить ее в кровавую отбивную, но сдерживал себя, — кстати, а что-то твоего бати не видно? Не случилось ли чего. Вон его тачки уже почти неделю не видно. Уехал что ли? По глазам твоим вижу, что что-то недоброе с батей произошло.

Он явно знал, что отец отдал из-за меня машину.

— Или пришлось ее ментам отдать? Чтобы дело твое замазать? Ты если чё, говори, у меня там знакомые есть. Порешаем все вопросы.

Ах вот ты куда клонишь? Сейчас за решение вопроса попросишь телефон Насти. Я молча стоял и наблюдал за бенефисом Щуки.

— Ты понимаешь, о чем я гутарю, а, Колесников? Ты же не глупый, вроде. Ну если тебе там в больничке мозги не прооперировали. Сечешь? Ты мне телефон той мадам, а я тебе с ментами все вопросы закрываю. Гарантирую, что за угон дадут максимум условку, а то и вообще дело закроют. А идет?

Жалкий манипулятор. Кто-то ему уже рассказал, что в ментуре собираются отдать меня на поруки.

— Мамку, твою конечно жаль, ходила здесь — глаза на мокром месте. Видел, аж сердце кровью обливается. Все соседи говорят такая уважаемая женщина, а несчастная. Замуж за такого скря…

Он не успел договорить, я не планировал бить первым, но и терпеть и выслушивать гадости про своих родителей.

Первым ударом я его шлепнул левой, как плетью по губам, не сильно но и не слабо. Так чтобы чувствительно было, чтобы он вкус своей крови почувствовал.

— Еще слово про мою мать или кого-нибудь из моих близких вякнешь, я тебе зубы в затылок вобью, падаль!

Из окон начали появлятся лики соседей прильнувших к стеклам и приотрыты створкам.

— Твоя мамка дала…

Вторым ударом я разбил ему нос. Теперь вся шея, грудь, его светлая рубашка с коротким руковом была полность залита кровью. Из под земли выросли двое дружков Щуки, которые бросились его поднимать.

Щука теперь играл на публику. Его глаза смеялись, ему явно нравилось устроенное им представление, но голос звучал трагически:

— За что ты меня избиваешь? Я не сделал тебе ничего плохого? Я же просто хотел тебе помочь…

Он театрально откинулся назад, так чтобы все зрители видели залитое кровью тело.

Один из дружков поднял упавший перочинный ножик, обернулся ко мне он явно оценивал расстояние до моей печени и мне пришлось нейтрализовать его несильной двойкой.

Я рассчитывал силы. Это скорее были два щелчка, нежели полновесные удары. Но их было достаточно, чтобы отправить недруга в короткий нокдаун.