Были бы крылья, а демон найдется, тот что научит летать…

Там где нас нет, там где нас нет, любая тропа уведёт из тени на свет.

Я заставил себя отвести от нее взгляд. Потому что в сердце или где-то в глубине души кольнуло.

— И вы пошли против всех, Игорь Николаевич?

— В каком-то смысле да. Если бы я делал все так, как желали мои близкие, то я никогда не сел за руль Феррари и не стал бы победителем гонки Тарга Флорио. Впрочем, и с вами не был бы знаком, Александр Сергеевич, потому что уехал в Союз вопреки желаниям и требованиям семьи.

— Они не хотели, чтобы вы возвращались в Россию из эмиграции?

— Все верно. Они боялись, что меня тут расстреляют или сожгут печах Даниловского крематория.

Я улыбнулся.

— Ну это уже слишком. Вот их там страшилками про нас пугают.

Трубецкой внимательно выслушал мое утверждение, сделал паузу в пару секунд.

— Не могу сказать, что мое возвращение в Россию можно назвать триумфальным и совершенно безоблачным, но как видите, Александр Сергеевич, я жив, здоров, не смотря ни на что, занимаюсь любимым делом и мне здесь хорошо.

— Потому что пошли против всех и доказали свою правоту?

— Можно и так сказать. Но мне хочется вас предостеречь. Я не очень бы хотел служить для вас примером для подражания. Вам следует всегда помнить, что у каждого человека свой путь и своя судьба.

— Судьба предрешена?

— И да, и нет одновременно. Есть кое-что, что вам обязательно нужно всегда помнить: мы наделены свободой воли. Только мы решаем, кем нам быть. Больше никто.

— Ваши близкие. Скучаете по ним?

— Теперь уже нет. Раньше скучал и хотел им что-то доказать, но теперь тех, по кому я действительно скучал нет в живых.

— А по гонкам?

— Если честно, то очень скучаю.

— Почему же сами не выезжаете? Я видел много гонщиков в вашем возрасте на заездах.

— Страх не должен мешать гонке. Когда тебе есть, что терять по-крупному, то появляется страх.

— Вы боитесь смерти? Переживаете за свою жизнь?

Он улыбнулся и покачал головой.

— Больше боишься за тех, кто нуждается в тебе, кого еще надо подготовить к этой жизни. Но не буду врать, собственный страх тоже повлиял на уход. На моей последней гонке в Ле-Мане я проиграл именно из-за страха разбиться на максимальной скорости.

— Вы так много видели, вам есть что вспомнить. Мне такого никогда не увидеть.

Трубецкой действительно в свое время был настоящей легендой в мире гонок, и я не мог до сих пор поверить, что стою и разговариваю с ним.

Я всё ещё боролся с моим внутренним желанием остаться в автоспорте.

Он перехватил мой взгляд на Жигуленок, мое смятение не осталось незамеченным.

— Мальчик мой, не одна живая душа не знает куда приведут его дороги на жизненной стезе. Я рад что встретился с вами.

— Спасибо, Игорь Николаевич, я тоже рад познакомиться с таким знаменитым гонщиком.

— Старику приятно что кто-то вспомнил о его былых победах. Но что было, того не вернешь, надо жить сегодняшним, — Трубецкой протянул свою кисть для рукопожатия, — а теперь, Александр, ступайте.

Мы попрощались и расстались.

Я шел обратно домой, раздираемый противоречивыми желаниями. Теперь, когда я увидел наш Жигуленок, меня еще больше щемило. Всю дорогу я прощался с автогонками.

И тут меня осенило! Надо просто еще раз переговорить с отцом! Спокойно все ему объяснить. Он наверняка поймет меня.

Но чуда не случилось. Разговор получился короткий. Отец отвлекся от газеты, когда я попробовал рассказать про гараж и нашу машину. Он не дал мне договорить и обрезал.

— Мне это не интересно. Я тебе вчера всё сказал. Завязывай, а если ты такой взрослый и самостоятельный, то развлекайся, как хочешь, делай что хочешь. Только не здесь, и не за мой счет. С меня хватит. Точка.

Мы находились на кухне, он пару секунд смотрел на меня. А затем снова продолжил чтение. Я немного подумал, ушел к себе и собрал все свои вещи. Впрочем имущества у меня было совсем не много.

Портативный транзисторный радиоприёмник «Сокол», работающий на батарейках, небольшое количество одежды. Одни кеды. И серый шерстяной костюм с черными туфлями, купленные в начале лета на выпускной.

Костюм был куплен по случаю с рук и не очень мне нравился потому что был колюч, великоват и висел на мне мешком. Но, как любил приговаривать отец, дареному коню в зубы не смотрят.