Шрифт:
Все мое имущество уместилось в старый походный рюкзак. Легок на подъем. Подумал я про себя. Говорят это хорошо, когда все что имеешь можешь носить с собой.
По большому счету прав тот, кто говорил, что человек ничего не имеет, и всё, что у него есть, он получает в пользование на время.
Мама застала меня в дверях своей комнаты. Она обеспокоенно спросила куда я собираюсь? Я двух словах объяснил, что у меня началась взрослая жизнь, я иду покорять мир автогонок и скоро навещу ее.
Моя мама не из тех женщин, что будут «только через мой труп», останавливать, перечить мужчинам, если он что-то решили.
Она пристально посмотрела мне в глаза на несколько секунд, обняла поцеловала, сказала, что верит в меня и если мне понадобится помощь, то я всегда могу на нее рассчитывать.
В тайне от отца она полезла в свою сумочку, и сунула мне в карман извлеченную из кошелька десятку.
Еще она попросила, чтобы я хотя бы раз в два дня звонил домой и сообщал, что у меня все было нормально.
Перед выходом я заглянул к отцу и попрощался. Он очень удивился, увидев меня с рюкзаком. Но не проронив ни слова в ответ, молча проводил меня взглядом.
Мне показалось, что он именно этого и добивался — моего ухода. Было немного обидно от осознания этого, но в душе теплым огоньком заиграло ожидание другой, новой жизни.
Я шел и вдыхал вечерний воздух города полной грудью,ощущал бесконечность своей жизни и понимал, что обрел свободу.
Я свободен! Словно… Можно быть свободным как птица, а еще лучше, как ветер.
Пока я подбирал эпитеты, не заметил, как снова очутился перед воротами автобазы.
Рабочая смену уже закончилась, уставшие водители и автослесари вереницей тянулись на ближайшую автобусную остановку. У них на плечах были накинуты пиджаки. Они приостанавливались, доставали сигареты и спички, прикуривали, двумя-тремя взмахами гасили пламя на спичке, делали затяжку и выпустив клуб дыма, шли дальше.
Кто-то клал сожженные спички обратно в коробки, а кто=то отшвыривал в сторону.
Многие из тех, кто выходил были в летних кепках. Меня всегда удивляла это странная мода на кепки в нашей стране.
Мужчины, как представители рабочего класса, так и трудовой интеллигенции часто ходили в этих головных уборах.
Некоторые носили их на «блатной» манер, надвинув на глаза. Другие на «ментовский» приподняв козырек вверх и надев на затылок.
Мне иногда казалось, что кепки пришли на замену фетровым шляпам. Они вытеснили эти архаичные элементы мужского гардероба, хотя очень многие деды, все еще носили «федоры» — так назывались шляпы из приятной на ощупь ткани с «зазубренными» среди колпаками.
Раньше их носили почти все и по неписанным правилам этикета приподнимали при встрече с женщинами и иногда просто знакомыми гражданами.
Часто передние поля загибали вниз, а заднее поле наоборот — было «загнуто» вверх.
Теперь же эта культура была почти утеряна. Никто не приподнимал кепи встречной женщине.
На стоянке почти не было автомобилей, но машина Соменко стояла на месте. Он как раз придерживал открытую дверцу и усаживал на пассажирское сидение хорошенькую девушку в голубом платье.
Перед тем как плюхнуться на мягкое сиденье красной «трешке», девушка ловким жестом поправила разлетевшиеся словно парашют юбку.
Но все таки мне открылись такие красоты, что я чуть не сошел с ума. На ее стройных округлых бедрах я увидел настоящие чулки с подвязками.
До этого такое я видел только в кино. Меня бросило в жар от этой впечатляющей картинки ножек.
Спутница Соменко заметила это. Она звонко и мелодично рассмеялась, хоть и на мгновение сама почувствовала неловкость. Ее смех был настолько чистым и приятным, что я еще больше смутился.
Можно было сказать, что девушка была очень привлекательна, скорее даже красива.
Она как бы лучилась изнутри женской энергией, притягивая словно магнитом мужское естество.
Николай сначала не понял причину ее смеха, а потом проследив за ее взглядом, уставился на меня. Он тут же нахмурил брови:
— Чего тебе?
— Добрый вечер. А вы не знаете, Игорь Николаевич еще в гараже?
Я подошел к дверце.
— А что ты хотел? Зачем он тебе?
— Я пришел поступать учеником в команду.