Но Дик Уайт, при всей элегантности его подачи, был, по сути, ортодоксальным человеком. Он верил в модную идею «сдерживания» Советского Союза и в то, что МИ-5 должна была сыграть жизненно важную роль в нейтрализации советских активов в Великобритании. Он много говорил о том, что мотивировало коммуниста, и ссылался на документы, найденные во время рейда в АРКОС, которые показали серьезность, с которой российская разведывательная служба подошла к свержению британского правительства. Он придавал большое значение новым инициативам по проверке, проводимым в настоящее время в Уайтхолле, как лучшему средству противодействия проникновению российской разведывательной службы в правительство.

Он верил, что МИ-5 находится в разгаре великих реформ, что в некотором смысле и произошло под его руководством. Самое ясное впечатление, которое он производил, было о сильной гордости за службу. Это чувство оставалось сильным в нем на протяжении всей его карьеры, даже после того, как он покинул МИ-5 и присоединился к МИ-6. Он был прежде всего командным игроком и очень верил в сохранение морального духа организаций, которыми руководил. Это сделало его популярным и гуманным человеком, на которого можно было работать, даже если он всегда оставался немного отстраненной, аскетичной фигурой.

Ближе к концу моего обучения я начал совершать экскурсии по зданию, часто в сопровождении Какни или Уинтерборна. Все кабинеты были переполнены, офицеры втискивались по четверо в комнату. У меня был роскошный собственный кабинет – больше похожий на чулан для метел – рядом с Хью Уинтерборном на пятом этаже. Проблема с пространством была наследием давней антипатии между МИ-5 и МИ-6. В конце войны были разработаны планы создания объединенного штаба разведки для размещения обеих служб. Было даже приобретено место для нового помещения на Хорсферри-роуд. Но в течение многих лет рабочая группа обеих служб спорила о точном распределении служебных помещений, а МИ-5 мрачно бормотала о том, что не может доверять МИ-6 из-за Кима Филби. Ситуация оставалась неразрешенной до 1960-х годов, когда МИ-6 были, наконец, изгнаны за Темзу в их собственное здание Сенчури Хаус.

В некотором смысле нерешительность по поводу офисных помещений свидетельствовала об отсутствии четкого мышления в Уайтхолле относительно ролей МИ-5 и МИ-6. Только в начале 1970-х годов МИ-5, наконец, убедила Казначейство профинансировать переезд в постоянную, специально построенную штаб-квартиру в Керзон-Хаусе. До этого постоянная проблема с переливами решалась чередой краткосрочных договоров аренды зданий. Сначала была Корк-стрит, на которой в 1950-х годах размещался процветающий филиал empire of C. Затем, в 1960-х годах, контрразведка действовала из офисного здания на Марлборо-стрит, и нам всем пришлось пробираться через пип-шоу, цветочные киоски и гниющие овощи на рынке Сохо, чтобы добраться до наших сверхсекретных файлов. Возможно, это было уместно, но вряд ли практично.

МИ-5 в 1950-х годах, казалось, была покрыта толстым слоем пыли времен войны. Вся организация была скорее похожа на диккенсовскую мисс Хэвишем. За ней ухаживала интеллектуальная элита во время войны, но в 1945 году она была ими брошена. Они отправились к новым занятиям во внешнем мире, оставив МИ-5 запертой в своих затемненных комнатах, наедине с воспоминаниями о том, что могло бы быть, и лишь изредка вступая в контакт с остальной частью Уайтхолла.

Атмосфера напомнила мне небольшую государственную школу. К директорам относились с той смесью почтения и подхалимства, которую школьники приберегают для своих школьных учителей, а заведующие секциями были их префектами. Но генеральный директор и DDG были единственными, к кому обращались «сэр», и обычно использовались имена. В атмосфере МИ-5 расцвели экзотические и экстравагантные личности, мужчин и женщин настолько привлекла Великая разведывательная игра, что они поднялись над мелочностью всего этого и сделали там бесконечно увлекательную карьеру.

На первый взгляд, жизнь представляла собой смесь причудливого и архаичного. Каждый год Офис фактически закрывался, чтобы присутствовать на тестовом матче Лорда, где у МИ-5 был неофициальный патч в таверне Лорда. И каждое утро старшие офицеры, почти без исключения, тратили первые полчаса дня на разгадывание кроссворда в «ТАЙМС». Скремблированные телефоны, которые обычно гудели от самых строго засекреченных секретов западного мира, передавали серию причудливых закодированных вопросов из офиса в офис.

«Мой левый зад доставляет мне неприятности», что означает «Я не могу разобрать, что такое семь в нижнем левом углу», или «Моя правая грудь пуста», что означает «Что, черт возьми, такое двенадцать в поперечнике посередине?». Кортни Янг, которая руководила Отделом советской контрразведки (D1) в 1950-х годах, была бесспорным королем кроссвордов Службы безопасности. Она всегда утверждала, что разгадывать кроссворд карандашом слишком просто. Вместо этого она утверждал, что делает это в уме. В течение года я наблюдал, как она это делает, пока, наконец, не смог больше сопротивляться искушению. Я бросил ей вызов, после чего она немедленно написала в каждом ответе без колебаний. Каждый вечер в течение недели мне приходилось заказывать напитки для ликующей Кортни в местном пабе.

Нервным центром МИ-5 был Архив. Он занимал весь первый этаж Леконфилд-хаус. Архив был перенесен в тюрьму Вормвуд Скрабс во время Второй мировой войны, чтобы гарантировать сохранность документов в случае бомбардировки. Это был неразумный шаг. В течение года тюрьма подверглась бомбардировке, и многие документы были уничтожены или повреждены пожаром. Те, которые можно было спасти, хранились во влагостойких полиэтиленовых пакетах. В 1960-х, когда мы начали изучать историю вербовок в 1930-х годах, я часто просматривал довоенные досье. Это был трудный процесс – отделять обугленные страницы пинцетом и деревянными лопаточками.