Шрифт:
– Хоть бы раз купил себе пачку, – еле слышно проговорил Карецкий.
– Куплю, обещаю. Вот арестуют Белинскую и куплю.
Оставшись один в кабинете, Карецкий стал анализировать весь разговор с Прусовым и понимал, что тот ему этого не простит. Битва только началась.
Он посмотрел на часы – было пять минут шестого. «Неплохо было бы принять душ и позавтракать», решил он про себя. Но, к сожалению, придётся на время отложить завтрак. Необходимо, всё-таки, доделать то, что Прусовым было фактически загублено, а именно произвести осмотр места происшествия. Он спустился в дежурную часть, вызвал дежурного эксперта и, пояснив ему, где конкретно нужно искать отпечатки пальцев, выехали на адрес. Как и следовало ожидать, пьянка в квартире Голощенковой давно закончилась. Дверь в квартиру на настойчивый звонок открыла сама хозяйка, которая была в той же самой одежде, что и в отделе. Она была в квартире одна, гости её разошлись, соответственно Прусову придётся побегать по району, в поисках Лёши.
В процессе осмотра квартиры негласно подтвердились показания Белинской и на одной из ручек шкафа действительно были обнаружены несколько следов папиллярных узоров, вот только их принадлежность могла быть установлена лишь дактилоскопической экспертизой, которая, как показывала практика, длилась в среднем месяца полтора. Но, к счастью, в окружном экспертно-криминалистическом центре у Карецкого был свой человек, точнее бывшая его однокурсница, которая за тортик, а может быть и вообще за одно лишь спасибо могла сократить процесс подготовки результатов до пяти дней. Но для всего этого нужно было время, а его у него, как всегда, не было. В любом случае, дабы не откладывать дело в долгий ящик, он дал указание эксперту получить образцы отпечатков пальцев рук от потерпевшей и в последующем, по возвращению в отдел, предстояло сделать тоже самое с Полиной и с Лёшей, если конечно, последнего найдут.
Глава 6
Спустя некоторое время, уже стоя на пороге отдела, Карецкий посмотрел на часы: времени было семь тридцать утра. Застегнув все пуговицы на своём кителе, он быстрым шагом направился в сторону своего дома. Моросил мелкий прохладный дождик, но его острые и холодные уколы разгоряченная кожа его лица практически не ощущала. Ночь оказалась довольно жаркой на события, которые ещё и не думали заканчиваться. Взяв небольшой перерыв на душ и завтрак, его расчёт сводился к тому, чтобы оказаться в отделе ещё до прихода Михалыча, то есть в запасе у него было часа полтора. Внутреннее чутьё подсказывало ему, что от Прусова должна была прилететь пакость, поэтому он должен играть на опережение.
Зайдя в квартиру, Карецкий снял форму, аккуратно повесил её на вешалку в шкаф и направился в душ. Раздевшись, он встал под обжигающие струи горячей воды, которые долго смывали с него усталость прошлой ночи и заряжали энергией на новый день. Вытершись насухо махровым белоснежным полотенцем, Карецкий повязал его на поясе и направился на кухню. Здесь на скорую руку он приготовил себе яичницу и залил кипятком в кружке две добрых ложки молотого кофе. Перекусив сам, он вспомнил про свою пленницу. Открыв холодильник, он достал из него полбатона докторской колбасы и сыр, порезал всё и аккуратно уложил на три куска белого хлеба. Самый простецкий завтрак для Полины был готов. Маленькая стрелка часов начала своё медленное черепашье движение к цифре девять и Карецкий, быстро одевшись в гражданскую форму одежды и взяв бутерброды, вышел в пасмурное и дождливое июльское утро.
«Первым делом», рассуждал он, «нужно покормить Полину, а потом всё остальное». Он не знал, чем было вызвано это странное желание проявить о ней заботу, но именно эти бутерброды окажутся тем самым спусковым механизмом, который потянет за собой череду некоторых событий. На тот момент Карецкий ни о чём таком не думал, просто обычных человеческих чувств и желания оказать помощь в нём оказалось чуть больше, чем того требовала этика сотрудника милиции и следователя. Сделал бы он подобное в отношении другого такого задержанного, он не знал, но предполагал, что вряд ли. Однако чувство жалости он испытывал абсолютно ко всем задержанным.
Первым делом, зайдя в отдел, он направился в помещение изолятора и постучал в толстую металлическую дверь. Секунд через пять послышался звон связки ключей, после чего один из них вошёл в замочную скважину и дверь тяжело отворилась. На пороге стоял тот самый Володя, который тоже видимо беспокоился за своего «клиента».
– Привет. На вот, передай ей.
Карецкий протянул ему через металлическую решётку выкрашенных серой краской толстых прутьев прозрачный целлофановый пакет с тремя завернутыми в него бутербродами.
– Надеюсь чай с сахаром у тебя не учитывается? – пошутил Карецкий.
– Привет. С чаем проблем нет, напою.
– Спасибо. Передай ей, что зайду чуть позже.
– Хорошо, – ответил Владимир и закрыл тяжёлую дверь.
Времени было уже половина девятого. Карецкий заглянул в окошко дежурной части.
– Дядь Саш, – по-дружески обратился он к Порубе. – Прусов не появлялся? Уехал ещё ночью за свидетелем и пропал.
– Так он привёз какого-то парня, между нами говоря – совершенно никакого, и сказал определить его в одиночку до вытрезвления и твоего прихода, а сам куда-то умчал.
– А данные на задержанного есть?
– Секунду.
Поруба подошёл к столу и взял какой-то лист бумаги, с приколотой к нему копией паспорта.
– Вот. Аношин Алексей.
Он протянул Карецкому рапорт.
– Спасибо, скоро заберу. Как он? Пришёл в себя?
– Спит ещё, минуту назад проверял. Постарайся до полдесятого забрать, а то у меня сдача дежурства, Толик опять орать будет.
Толиком называли начальника отдела – Внукова Анатолия Дмитриевича. Славился он тем, что постоянно подчёркивал свою значимость и превосходство над другими исключительным по громкости криком, при этом никогда не опускался до использования ненормативной лексики. Говорил он, а точнее кричал, чётко, чеканя каждое слово, и выйти из его кабинета после совещания, не поняв сути его криков, было просто невозможно. Процедура эта, однако, не приятная, поэтому никто не хотел просто так расстраивать Толика. В общем Анатолий Дмитриевич был строгий руководитель, но справедливый. Карецкий поспешил успокоить Порубу: