Шрифт:
– Хорошо, я не буду это записывать, но тогда что я должен написать про картину?
– Напишите, что я сама взяла её, когда собрала детские вещи в пакет.
Он записал в протокол данные слова и дальше у него возник ещё один не менее важный вопрос:
– А как тебя задержали? Как ты оказалась здесь, в отделе, с вещами Голощенковой? Расскажи мне подробно про то, кто, где и как тебя поймал.
Полина на минуту задумалась, решая говорить ей правду или нет. Карецкий уже научился распознавать, когда человек собирается ему соврать, поэтому сухо сказал:
– И не нужно ничего придумывать. Я всё равно узнаю, как было на самом деле.
В этом она уже перестала сомневаться. Полина опустила голову, разглядывая пальцы рук, затем сказала:
– Прусов. Он давно хочет, чтобы я с ним стала встречаться. Сегодня, когда я шла с вещами от Голощенковой, у самого подъезда ко мне подъехал Прусов на своей машине. Он перегородил мне дорогу к подъезду и просил, чтобы я села к нему для серьёзного разговора. Я понимала, что он хочет, поэтому отказалась. Тогда он выскочил из машины, схватил меня рукой за локоть и сказал, что даёт мне последний шанс, а если я откажусь, то сильно об этом пожалею. Я не хотела быть с ним, но не знала, как это обернётся для меня. Я ему сказала, чтобы он оставил меня в покое и больше не приезжал сюда. Тогда он вырвал у меня из рук пакеты и спросил, что это. Я ему сказала как есть, что эти вещи мне отдала Голощенкова, что тут в основном детские вещи. Он в ярости бросил пакеты на землю и уехал, а я подобрала с земли раскиданное и пошла к себе домой. А примерно через час в квартиру позвонили. Дверь открыла мама. Я не знала, кто там пришёл, поскольку сидела в своей комнате, смотрела телевизор и ждала Лёшу. Через мгновение дверь в комнату открылась и на пороге я увидела Прусова Сергея, который буквально в охапку собрал пакеты с вещами Голощенковой и сказал, чтобы я поехала с ним. Сначала я отказывалась, но потом увидела на пороге двух сотрудников милиции в форме и поняла, что он что-то задумал. Уже тогда до меня дошло, как он это всё вывернул, но ничего поделать уже не могла. Да и не хотела, мне было плевать, в тюрьму или на расстрел он меня повезёт. Но с ним я быть не хотела.
Его догадки подтвердились. Прусов был в своём амплуа. Карецкий, на сколько себя помнил, всего лишь по одному взгляду на человека всегда мог сказать с вероятностью ошибки в один процент, хороший перед ним стоит человек или плохой. И чуйка его в отношении Прусова Сергея в очередной раз не подвела. Он ему не нравился ещё с первых дней работы, когда Карецкий проходил стажировку. Но самое не приятное во всей этой истории – это то, что он не в силах был ничего исправить. Да и не должен, по сути. Прусов – опер, у него свои методы работы, Карецкий – следователь. Он обязан беспристрастно подходить к расследованию, а сейчас он заметил, что стал занимать сторону подозреваемой, что в его профессии было просто не допустимо, поскольку он не адвокат. Да к тому же он до конца ещё сам не убедился, что в действиях Полины отсутствует состав преступления, а именно хищение имущества Голощенковой. Скорее наоборот, вот только злодея Прусов ловко подменил.
– Полина Андреевна, – официально обратился он к сидящей рядом с его столом Полине, закончив составлять протокол допроса. – Ознакомьтесь внимательно со своими показаниями и, если всё верно, дайте знать: я подскажу, где нужно будет поставить свою подпись.
Немного переосмыслив своё отношение к подозреваемой, он вновь стал обращаться к ней на «Вы». Это её несколько смутило, потому что после обращения к ней по имени отчеству, она уставилась на него своими светло-голубыми глазами, в которых Карецкий прочитал одновременно испуг и разочарование, вызванные её излишней доверчивостью по отношению к нему.
– Я Вам верю, – проговорила она. – Где подписать.
– Так не пойдёт, – сказал он. – Ознакомьтесь пожалуйста с протоколом, после чего у меня к Вам будет ещё один вопрос, но уже без протокола.
Данная фраза, произнесённая Карецким гораздо мягче, чем предыдущие, вновь вселила в неё надежду. От его слов повеяло заботой и желанием разобраться в этой глупой ситуации, и она безропотно взяла протокол и углубилась в чтение. Через минут пять она положила на стол протокол допроса и сказала:
– Всё верно. Где подписать?
Шариковой ручкой он указал места в протоколе, в которых необходимо было поставить свои подписи, после чего составил прокол задержания в качестве подозреваемого.
– Прежде чем я отведу тебя в изолятор временного содержания, один вопрос: в какой поликлинике ты наблюдаешься? Я имею ввиду, где стоишь на учёте по поводу беременности?
Глава 5
– Вениамин, можно Вас, на секундочку?
Карецкий уже выходил из изолятора, куда отвёл Полину, когда возле самой двери его окликнул дежурный по изолятору Владимир.
– Да, Володь, слушаю.
– Она есть хочет, а мы её на питание только завтра поставим. Есть возможность, чтоб ей родня передачку передала? Мы пропустим. Хотя бы завтраком покормить. Жалко уж больно девчушку…
– Я что-нибудь придумаю, спасибо.
Выйдя из помещения изолятора, расположенного на первом этаже здания районного отделения милиции, Карецкий направился прямиком к Прусову, дабы расставить все точки над «и».
– Зашибись ты мне свинью подбросил.
Карецкий уверенным шагом зашёл в кабинет Прусова Сергея, который, вернувшись с выезда, даже не удосужился зайти к Карецкому и поинтересоваться судьбой своего материала. В кабинете было темно, лишь от экрана работающего телевизора исходил серый
мерцающий свет. Тот сидел за столом, по-хозяйски закинув ноги на стол и смотрел какой-то фильм.
– Расслабляешься, смотрю?
– А что не так? – поинтересовался Прусов, явно проявляя безразличие. – Я её поймал, всё оформил, даже протокол осмотра места происшествия составил, чтоб ты не мотался. Твоя задача теперь «забить» её по 91-ой 4 и выйти с арестом.
– Не тебе мне тут задачи ставить, – взорвался Карецкий. – Подсунул мне беременную малолетку и сидит довольный.
4
Данное выражение используется сотрудниками милиции при общении между собой, означающее задержание подозреваемого в порядке ст. 91 УПК РФ на 48 часов