Он отложил материал и сделал очередную затяжку, после чего потушил сигарету и снял трубку телефона внутренней связи.

– Поруба слушает, – раздался в трубке голос дежурного по отделу.

– Поднимать ко мне злодейку пока не нужно. Где у нас потерпевшая? Её опер отпустил?

– Да какой там… В камере сидит, трезвеет, «Му» сказать не может.

Как он и предполагал: очередная подстава от оперов. Наверняка не было никакого «незаконного проникновения». Бухали наверно вместе, и сама же терпила этой Белинской всё и отдала. Внезапно вспомнились слова Михалыча: «Запомни: если есть возможность, отмахаться от материала – используй её. Например, передай его в другие службы для дополнительной проверки или отправь на доработку. Если не получается, пусть он отлежится несколько дней. Но если же материал с лицом и хоть как-то в нём можно усмотреть наш состав, то нужно брать и работать, иначе в следующем месяце нечего будет направлять в суд». В данном случае, даже если в конечном счёте такой квалифицирующий признак как «незаконное проникновение в жилище» отвалится, то значительность ущерба гражданину никуда не деть. А это означает лишь то, что подследственность в любом случае его и дело подлежит направлению в суд.

Он извлёк из материала проверки бланк объяснения потерпевшей и сразу же бросилось в глаза то, что оно написано никак не рукой смертельно пьяной женщины. Почерк ровный, аккуратный, написано практически без ошибок. Очевидно, что писал объяснение кто-то другой.

Изучив полностью материал и объяснения потерпевшей, у Карецкого возникла потребность кое-что прояснить. Закрыв кабинет на ключ, он спустился в дежурную часть.

– Где терпила? – обратился он к дежурному. Тот молча взял со стола связку длинных ключей и вышел из помещения. Карецкий проследовал за ним по длинному коридору, по бокам которого находилось четыре закрытых камеры с толстыми массивными дверьми, выкрашенными грубыми мазками в серый неприглядный цвет. Поруба остановился напротив второй двери, посмотрел в глазок, после чего вставил ключ в замок и открыл её, жестом приглашая Карецкого входить. Он щёлкнул включателем света с наружной стороны камеры и зашёл внутрь. Внос резко ударил запах мочи и грязной одежды. На деревянном помосте, спиной к выходу лежало грузное тело, укрытое каким-то рваным черным пуховиком, из которого в нескольких местах торчали клоки ваты.

– Подъём! – скомандовал Карецкий, но тело никак не отреагировало.

Он легонько ткнул мыском ботинка в спящую спину и тело зашевелилось.

– Ну хто там бль ещё… Сказали шь треззззветь, вот я и треззз икк..вею, – медленно, запинаясь и заикаясь, проговорил прокуренный женский голос.

Женщина медленно поднялась на лежанке и, также медленно повернувшись, уставилась на вошедшего своими мутными и ничего не понимающими глазами.

– Вы написали заявление о краже Вашего имущества? Я должен Вас допросить, – спокойно, но чётко проговорил Карецкий.

– Йия? – женщина в недоумении уставилась на него. – Я ничё не псала икк…

– Так, – удивился он. – Вы же Колощенкова Алёна Владимировна?

– Икк… Ну да, вроде пока я, хотя… икк… не уверенна.

– Вы знакомы с Белинской Полиной? – начал он не спеша задавать вопросы, относящиеся к будущему делу. Ему уже было ясно, что весь материал сфабрикован опером и даже имелись некоторые предположения, зачем он это сделал, но нужно было всё до конца прояснить.

– Полинку-то? Кхе.. – усмехнулась Колощеноква и закашлялась. – Да хто ж её икк… не знает. Хорошая девка, Мать Тереза ёбт… Помошница бль…

На её лице появилась улыбка, больше напоминающая звериный оскал.

– Ясно.

Карецкий повернулся к Порубе:

– Товарищ дежурный, приведите её в чувство и ко мне в кабинет поднимите, – сказал он и выйдя из камеры, направился обратно к себе.

Интуиция ему подсказывала, что дело будет ещё то. Зная Прусова Сергея, опера по заводскому району, где всё это произошло, Карецкий мог предположить, что тот подкатывал к Белинской, да, видимо, безуспешно. Это чистой воды его методы, но… Это были лишь догадки.

Минут через сорок к нему в кабинет доставили Колощенкову. Выглядела она уже гораздо лучше, чем когда он с ней общался в камере для административно задержанных. Было видно, что хмель до конца из неё ещё не вышел, однако речь стала более или менее внятная. Что с ней сделал дежурный, для Карецкого осталось тайной, но она уже была в абсолютно адекватном состоянии.

С трудом, но допрошенная в качестве потерпевшей Голощенкова всё же подтвердила свои показания, данные оперу, но, как Карецкий и предполагал, собственноручно в объяснении она естественно ничего не писала. В силу обстоятельств она могла лишь подписать, да и то, как говориться, с божьей помощью. Из её показаний вырисовывалась следующая картина: она распивала алкогольные напитки со знакомыми у себя дома, в числе которых был молодой человек по имени Алексей. Когда она уже была в состоянии сильного алкогольного опьянения, то решила пойти спать. Зайдя в свою комнату, она увидела пустой диван, на котором ранее лежали разбросанные детские вещи. Также она обратила внимание на отсутствие картины на стене. Будучи в состоянии сильного алкогольного опьянения, в милицию она не обращалась и легла спать.

Спустя какое-то время её разбудил Прусов Сергей. Она его прекрасно знала как оперуполномоченного по их району. Он то и заставил её написать заявление, сказав, что украденные у неё вещи он якобы нашёл. А то, что украла их Белинская Полина, она понятия не имела. Да и не поверила она в это, когда узнала.

– Полинка не могла. Она первая святоша на районе: всем помогает, для всех старается, на себя плюёт… Пьёт, конечно, бывает даже сильно, да кто у нас на Заводской не пьёт. Из-за своего Лёхи переживает, всю синьку в себя вливает, чтоб ему меньше досталось, чтоб здоровье его сохранить. Как ангел-хранитель его. Глупая она, конечно, молодая, но украсть она не могла. Она на нашей грешной Земле оттуда.

Колощенкова указала пальцем руки и глазами куда-то наверх, потом задумалась на секунду и добавила:

– Вот её Лёха мог, но не она.

– Фамилия Лёхи и где живёт?

– Фамилия, по-моему, то ли Антонов, то ли Анохин… Не помню. А живет в том же доме, что и Полинка, Заводская 4. Номер квартиры не знаю, в гостях у него бывать не приходилось.

Оформляя протокол допроса в качестве потерпевшего, пришлось изрядно попотеть в части украденного. Колощенкова понятия не имела, что из имущества у неё было похищено, кроме картины. Поскольку в материале проверки имелся протокол изъятия, показания Колощенковой были дополнены перечнем имущества из этого протокола.