Ньютон не мог моделировать человеческое безумие, а профессор Фама отвергает само употребление слова «пузырь», тогда как вошедшая в историю формулировка судьи Стюарта означает следующее: он не в состоянии смоделировать жесткую порнографию лингвистически, но знает, как та выглядит. Пожалуй, цитата из дела «Джакобелли против штата Огайо» вполне применима и к финансам: даже если мы не в силах моделировать пузыри, нам точно известно, каковы они на вид.

Финансовые мании, о которых рассказывалось выше – история «Компании Миссисипи» и компании Южных морей, пузырь английских железных дорог и крах фондового рынка в 1920-х годах, – все наглядно демонстрировали четыре описанных выше признака подобных маний. Во-первых, финансовые спекуляции становились основной темой повседневных разговоров и предметом социального взаимодействия, будь то на улице Кенкампуа или в Иксчендж-элли, а также на брокерских галереях бирж 1920-х годов. Фредерик Льюис Аллен вспоминал, что в 1920-х годах «у всех на устах были примеры состояний, заработанных буквально за одну ночь. Один комментатор рассказывал, что в приемной врача беседовали только и исключительно о рынке, а парикмахер, брея клиента, пространно рассуждал о перспективах акций «Монтгомери Уорд» [122]. Жены допытывались у мужей, почему те такие недотепы и почему норовят остаться в стороне от происходящего, а в ответ слышали, что их мужья прямо вот этим утром купили сотню акций нефтяной компании “Америкен линсид”»402.

Второй характерный признак пузыря состоит в том, что множество обычно компетентных и здравомыслящих людей бросает свои надежные, хорошо оплачиваемые занятия и с головой уходит в финансовые спекуляции. Без финансовых потрясений своего времени Блант и Хадсон, например, вполне довольствовались бы успешной торговлей тканями. Аллен описывал одну актрису, которая переоборудовала свою резиденцию на Парк-авеню в небольшую брокерскую контору, где «висели по стенам таблицы, графики и финансовые отчеты, а сама она посредством телефона играла на рынке, все глубже в него погружаясь и забывая об остальном». Некий художник, «прежде рассуждавший разве что о Гогене, отложил кисти и принялся восхвалять достоинства «Нешнл беллас хесс» [давно сгинувшей компании, торговавшей товарами по почте. – Авт.]»403.

Третьим и наиболее явным признаком любого пузыря является категоричность верующих, которые гневно реагируют на малейшие сомнения скептиков. Пожалуй, если у кого-то в конце 1920-х годов и были основания (наряду с историческим, так сказать, чутьем) сомневаться в длительности сложившегося благополучия и предупреждать общественность о близкой катастрофе, так это у Пола М. Варбурга. Родившийся в 1868 году в семье немецких евреев, этот наследник средневековой Венеции, к которой восходила его финансовая родословная, стремительно вознесся на вершину европейских финансов, затем в 1911 году принял гражданство США, а три года спустя был приведен к присяге в качестве члена правления Федеральной резервной системы.

Еще до эмиграции из Европы Варбург наблюдал похожие ситуации и потому прекрасно знал, чем все должно закончиться. В марте 1929 года, будучи главой «Интернешнл эксептанс банк» (ИЭБ) [123], он отмечал полную иррациональность цен на акции, если отталкиваться от сколько-нибудь рациональных оценок, и с тревогой указывал на растущее количество ссуд с последующей «оргией безудержных спекуляций», которая в конечном счете не просто разорит спекулянтов, но «вызовет общую депрессию в масштабах всей страны»404.

Этот поразительно точный прогноз натолкнулся на стену общественного негодования. Среди обилия обвинений самыми мягкими были упреки в «ретроградстве», а менее сдержанные корреспонденты обвиняли Варбурга в том, что он «мешает процветанию Америки», фактически дословно предвосхищая оскорбления в адрес противников Интернет-пузыря двумя поколениями позже405.

Та же участь постигла известного инвестиционного банкира Роджера Бэбсона, который 5 сентября 1929 года, выступая на многолюдной бизнес-конференции в колледже своего имени, основанном десятью годами ранее, заявил, что «рано или поздно случится кризис, грозящий суровыми последствиями». Подобно Варбургу, Бэбсон предвидел затяжную депрессию. В тот день фондовый рынок резко упал – из-за так называемого охлаждения Бэбсона. Варбург олицетворял собой легкую цель для нападок на почве доморощенного антисемитизма, а Бэбсон в этом отношении выглядел и вовсе идеальным кандидатом – он успел зарекомендовать себя человеком немного не от мира сего и сочинил, среди прочего, манифест под названием «Гравитация – наш враг номер один», а также учредил Институт исследований гравитации, главной миссией которого было создание щита, способного уберечь человечество от этой смертоносной силы.

В обычных обстоятельствах пророчества Бэбсона встретили бы в худшем случае с добродушным скептицизмом. Но те обстоятельства никак не назовешь обычными. Газеты саркастически именовали его «мудрецом из Уэллсли» [124] и охотно перечисляли его предыдущие несбывшиеся прогнозы. Один инвестиционный дом предостерегал своих клиентов: «Мы не намерены поддаваться панике и продавать акции вследствие временного падения рынка, обусловленного необоснованным прогнозом известного статистика»406.

Что касается забывчивости, о которой рассуждал Мински, она, как правило, отражает разницу в мировосприятии поколений при возникновении пузырей: к скептицизму тяготеют лишь те, кто достаточно стар для того, чтобы помнить предыдущий пузырь. Люди более молодые и полные энтузиазма высмеивают «старых глупцов», которые не в состоянии постичь новые реалии экономики и финансовых рынков. Если кратко, очередной пузырь творят молодые люди с короткой памятью.

Каков бы ни был механизм образования конкретного пузыря, такой возрастной перекос вполне объясним, если отталкиваться от теории сбалансированных состояний Фрица Хайдера. На ум сразу приходят ожидания приверженцев учений о конце света: мало что может превзойти в привлекательности мечты о легком и необременительном обогащении, и тем, кто лелеет подобные мечты, непросто с ними расставаться. Для верующих путь наименьшего сопротивления пролегает через сбалансированное состояние несогласия / неприязни, а скептиков, смеющих сомневаться, упрекают в том, что они «ничего не понимают».

Четвертым и последним признаком пузыря служит появление «экстремальных прогнозов»: скажем, компания Южных морей вдруг решила, что Испания чудесным образом должна отказаться от своей торговой монополии в Новом Свете; сюда же относятся уверения, будто вложения в размере 100 фунтов стерлингов будут ежегодно приносить сотни фунтов дивидендов, будто железные дороги «подчинят себе время и пространство», а рыночная доходность, вспоминая журнальный прогноз Раскоба, будет составлять 25 процентов годовых.