– Что же… - вздохнула я и похлопала рукой по могучему плечу болезной старостихи. – В одном я с вами согласна – такое издевательство с моей стороны терпеть не нужно. Думаю, что вы найдёте своё счастье в другом месте, на чужой земле. Да что там говорить, ежели хотите, то я могу договориться, чтобы деток ваших взяли подавальщицами в портовых кабаках? Всё не с голоду пухнуть!

Затем, посмотрев в ошарашенные глаза бедной тётки, со вздохом добавила:

– … всё равно, вы собирались побираться по добрым людям. А в этом месте с ними, с добрыми-то, прямо скажем, небогато… Одним словом – удачи вам на другой земле. Ладно, что я всё о грустном? Что там с обещанной телегой с продуктами?

Клод отмёр, покосился на меня со страхом и залепетал, что телега собрана уже. Точнее не так – она, конечно же, собрана, но он очень желает нагрузить её сверх того лично от себя. Как говорится, чем Бог послал. И потом, конечно же, он только сейчас понял, насколько я добросердечная и милая женщина. Ну, покричала, ну, оскорбила неверием, недоверием, подозрением, потыкала в бумажки, попугала, погрозила, а хоть бы и так? Это же не больно? А если и больно? Увечий тяжких, опять же, нет? Так о чём это говорит? Обратно выходит, что лучше меня и нет никого! Если я и пожурила тихонько кого, так это на пользу пойдёт, особливо самому «пожуряевому». Да и потом – ежели крестьян не контролировать постоянно, так они и вовсе на голову готовы сесть… И вообще, на этой земле жили последние семь поколений предков бывшего старосты, куда же он отсюда поедет? А постройки, усадьба, сад? Нет-нет, он семь свечек поставит за моё здоровье возле лика Марии Гваделупской, когда в следующий раз будет в храме Луаза, да и кюре даст пару монет, чтобы он, кюре, то есть, не забыл меня в молитвах своих. Только одна просьбишка будет – чтобы не выгоняла я его с детками с насиженного места.

Я хмыкнула, в самое сердце поражённая щедростью Клода – шутка ли – целых семь свечей! Когда даже за здоровье государыни больше трёх редко, когда ставили. Хотя, если вдуматься, то государыня далеко, в столицах находится, и судьбы её подданных для неё – малобеспокоящий фактор. А я – рядом.

Пока он причитал, откуда-то из-за угла показалась телега, запряжённая коренастой флегматичной лошадкой. Сама телега была плотно заставлена бочечками, бочонками, глечиками и корзинками. Да уж… такого количества припасов я не видела с тех времён, когда в девяностых тётка покупала всё подряд и впрок, выделяя для припасов целую кладовку.

Хотя, судя по тому, как поражённо хрюкнул дед Гаспар за моей спиной, то он подобной щедрости не видел вообще и никогда.

– Вот, что Бог послал! – улыбаясь, заявил Клод и выжидающе посмотрел на меня.

Не могу сказать, что он хотел бы услышать в ответ. Не похвалу же, в конце-то концов? Поэтому я пояснила для возчика:

– Отвезите в дом. Наш повар, Симон, всё примет по описи и отправит вас обратно.

Мужчина осторожно кивнул, крестьянская лошадка, нехотя перебирая копытами, медленно двинулась вперёд. Я распрощалась с бывшим старостой, утомившись его стенаниями, и мы тоже отправились домой.

– Надо же! – я удивлённо присвистнула, заметив на краю деревни небольшой аккуратный домик без привычных резных наличников, множества сараев и построек во дворе.

– Это дом Себа, он пришлый, не из местных, то есть, - живо сообщил мне дед, - Приехал он спервоначалу-то со своей семьёй, землю арендовал у хозяина, всё честь по чести, а что клочок маленький – так деньгами, видно, не богатый он. А потом жена умерла, кашляла она сильно, вот и кончалась, а сыновья заделались моряками и поминай, как звали. С местными он шибко не задружился, вы не смотрите, что он статью не вышел, мужики его побаиваются, больно уж норовом крут, а уж опосля смерти жены… вот и живёт бобылём. Хотя мужик справный, работящий, гляньте, какой двор ухоженный у него, бабы, поди, засматриваются на него…

При этом дедуля сделал грудь колесом, будто в том, что на Себа-бобыля засматриваются бабы, была его непосредственная заслуга. Я хмыкнула, подумав про себя, что «не задружился» он только потому, что вряд ли воровал всё, что плохо лежит. Заметив, что я заинтересовалась, дед резво подошёл к калитке сада и решил завопить, что есть мочи:

– Себастьен! А ну, выходь! Слыхал, поди, хозяйка новая приехала, по подворьям ходит, наказует примерно, чтобы наперёд повадно не было творить всяческое!

– Слахал, как не слыхать, - степенно ответили откуда-то сбоку, и появился тот самый пришлый Себ.

Он оказался жилистым худощавым мужиком со светлыми глазами, в простой рубахе, без всяких вышивок и украшений, бороды по местной моде не носил и пуза не имел. Пришлый – и этим всё сказано.

В толпе любопытствующих крестьян его не было заметно, что также поднимало рейтинг мужика в моих глазах куда выше странных рекомендация деда Гаспара.

– Только не боязно мне особо-то! – усмехнулся Себ. – Ежели найдёте что у меня неправедное, так и быть, будь по-вашему, забирайте.

Это он загнул, конечно, не было похоже, что мужик живёт этим самым, «неправедным», то есть.

– Справедливости ради, - горячо зашептал дед Гаспар, косясь на Себа, - никогда не слыхал, чтобы он непотребством каким занимался или ещё чего…

Дедуля вновь решил начать свой рассказ от сотворения мира, но я его перебила, прямо спросив у мужика:

– Староста мне новый нужен. Потянешь ли? С ответом не тороплю, потому что должность эта не столь приятна, как думал Клод, а скорее… хлопотна, я бы так сказала. Но ты всё равно подумай, не оказывайся сразу.