«О великий бог…» — неожиданно услышала я в своей голове голос Руны. Кажется, она снова подсматривала за мной, но сейчас у меня не было настроя выяснять этот нюанс.

Меня полностью захватило увиденное. Да так, что выбило из головы все мысли.

На каменной стене были десятки портретов. Мужчин, женщин. Детей. И последних было так… много.

Я буквально ощущала энергетику, идущую от каждого портрета. Печаль и скорбь шли от них. На этих рисунках, нарисованных умелым художником в цвете, проступала застывшее в вечности мгновение жизни. Казалось, ещё чуть-чуть, и все эти дети и женщины улыбнутся или повернут к тебе головы…

Реалистичность каждого портрета пугала.

У меня перехватило дыхание. Я не могла сдвинуться с места, хотя даже не знала всех этих людей. Но боль от их потери у оставшихся в живых родственников чувствовалась здесь так же сильно, будто была моей собственной.

Шаян между тем зажёг потухшие свечи у портретов сурового мужчины с бородой, красивой женщины с тёмными волосами, молодого мужчины и мальчика восьми лет. Взгляд Шаяна был отсутствующим.

«Я не знала, что всё это правда… я была тогда слишком далеко,» — вновь послышался в моих мыслях голос Руны. Я не знала, что она имела в виду, и в этот момент разбираться не хотела, как завороженная рассматривая портреты на стенах.

Вдруг мой взгляд наткнулся на изображение девушки с белоснежными волосами и льдистыми глазами. У неё на шее был амулет из гранённого камня с двумя бусинами. Подобный я уже видела. Только на шее знакомого мне мужчины.

…— Я понимаю твою боль. И ни за что бы не хотел разделить подобного со своей младшей сестрой…

— У тебя есть сестра?

— Была…

Тот разговор с Алакаем сразу всплыл в моей памяти. Я знала, что сейчас смотрела на его сестру. Её безупречная красота вызывали восхищение. Как же она была прекрасна…

У многих портретов горели свечи, но возле некоторых потухли.

Шаян застыл возле изображения мальчика, очень похожего на него. Баргат смотрел на своего младшего брата — в этом у меня не было никаких сомнений. Пустота в большой фигуре Шаяна пугала. Мне одновременно хотелось и подойти к нему и обнять, и встать рядом сказать хоть что-то.

Но ничего из этого я так и не сделала.

Появившиеся в голове мысли были тяжёлыми. Все, кто был изображён на этих портретах, погибли. По почему? Что произошло?

Во рту появилась горечь, а в груди — пустота.

Я не знала этих людей, не знала Шаяна. Но разделяла его горе, и горе Алакая.

Выходит, эта септа была для тех, кто потерял своих близких из-за какой-то трагедии. И в их числе была семья Шаяна.

— Ты напоминаешь мне о нём, — неожиданно и тихо произнёс Шаян, когда я всё-таки решилась подойти к нему ближе. Я не смогла поднять взгляд на лицо баргата, чьи глаза сейчас еле-еле мерцали, словно тлеющие угли. Поэтому всмотрелась в лицо женщины, чей портрет висел на стене рядом со статным мужчиной.

У неё были глаза Шаяна и мягкая улыбка. Его… мама?

Переведя взгляд на брата баргата, я уловила в нём те же непоседливые черты, что видела в Ромусе. Но ничего, чтобы напоминало бы обо мне. Что Шаян имел в виду, сказав, что я напоминаю ему о его брате?

Меня настолько выбила из колеи эта ситуация, что я окончательно запуталась. И знала, что не должна была здесь находиться. Но стояла рядом с ним, узнавая о баргате то, что вряд ли знал кто-либо из кадетов.

Видя и чувствуя его скорбь. И скорбя вместе с ним.

— Он тоже не мог нормально читать тексты на старом наречии, — пояснил Шаян, не требуя от меня каких-либо слов.

Эта фраза заставила меня горько усмехнуться. Да, в этом мы точно похожи.

Шаян развернулся ко мне, в свете одних лишь свечей нависая надо мной огромной тенью. Его глаза засияли так же ярко, как пламя десятка свечей на стене.

В них я прочла, что он не должен был меня сюда приводить. Но привёл.

— Ты многое меняешь, шерравет, — тихо, одними губами произнёс Шаян. — Ты будто пламя — яркое, неуправляемое, своевольное. Но даже пламя можно потушить.

Я сглотнула, не имея сил противиться тому, чтобы отвести свой взгляд от его губ. А между тем Шаян продолжил:

— Обучение, которому ты так противишься, поможет тебе продолжать гореть. Хотя я знаю, что ты пришла в академию не ради этого, а ради своего брата… и понимаю твоё рвение в этом. Я сам потерял брата и никогда себе этого не прощу, — я услышала, как на мгновение дрогнул голос этого сурового воина. И это был худший звук в мире, который я когда-либо слышала.

Будто еле слышный треск самой души.