«А ты что, ревнуешь?» — парировала я, рассматривая величественные чёрные колонны, уходящие ввысь, к ониксовому своду, на котором не было ни единой росписи. Со стен свисали золотые гобелены с вышитым на них чёрным драконом, извергающим пламя.

«С чего бы это,» — фыркнула Рунфрид. — «Но его широкие жесты подозрительны».

«Он дал мне амулет. Это широкий жест?»

Руна что-то буркнула, так внятно и не ответив на мой вопрос.

В зал продолжали прибывать кадеты. Все до единого одетые в свою форму, они сливались в сплошное чёрное пятно. Нет, не так.

Кадеты становились по обе стороны от алого, словно кровь, ковра, струящегося от входа до самого трона из железа и драконьих костей. Один лишь взгляд на него заставил меня содрогнуться.

Всё вокруг тонуло в чёрном, алом и золотом цветах. Огромные фигуры драконов, овивающие колонны, навевали мрачные мысли. Взгляд их каменных глазниц буравил каждого кадета в этом зале, напоминая, кто повелевает в воздухе.

Всадников было не так много, как кадетов других секций. Но сегодня все были в чёрном, поэтому толпа смотрелась жутко. И в этой толпе я нашла Ромуса.

Я встретилась с братом после сожжения Балара. Ромус был… в бешенстве. Таким я видела его впервые.

Сейчас Ромус смотрел на меня взглядом настоящего всадника: в его глазах читалась жестокость. Именно это заставляло моё сердце сжиматься от плохого предчувствия. А в мыслях продолжала стучать первая фраза, сказанная им после казни на плацу: «Если бы этого не сделал до меня баргат, я бы сам убил Балара Райланда».

Мой брат не был убийцей или первоклассным бойцом. Однако, смотря на него тогда и сейчас, я верила в сказанные им слова.

Он бы убил его.

Мой Ромус, умный и сопереживающий раненым животным, действительно бы взял в руки оружие и пошёл на соперника в два, а то и три раза крупнее. Мой Ромус, ненавидящий насилие. Мой братик, который был в бешенстве, узнав, что я чуть не отошла на тот свет.

Брат действительно изменился за то время, проведённое в Лармаре. И, к своему ужасу, я начинала понимать, что Ромус никогда не станет прежним. И что он на своём месте, как столько раз и говорил мне.

А вот я не знала, где моё место. Учитывая, что я наворотила, чтобы оказаться здесь, рядом с ним.

Из мыслей меня вывел хлопок огромных распахнувшихся дверей. Все взгляды тут же обратились ко входу.

Император Шеррувии вошёл в двери стремительно. Все присутствующие склонили голову в поклоне.

— Клаус Риверферр Хартвигсен, первый своего имени, Император шеррувимов и пустынных лекхэ, Властелин Грешного моря и Ледникового океана, Главнокомандующий Ше’ру и драконьих всадников Шеррувии!

Император был высоким и жилистым. Я впервые видела его вживую, поэтому постаралась рассмотреть его даже с опущенной головой, когда он твёрдой походкой миновал нас на пути к своему ужасающему трону.

У него были длинные тёмно-русые волосы, собранные в хвост. Разные глаза, зелёный и голубой, ярко горели на его бесстрастном лице. За ним в зал вошёл верховный баргат и следом — Ше’ру.

Увидев Шаяна, я вновь вспомнила нашу первую встречу. Верховный баргат предстал ровно таким, каким я его увидела в Ивлире. Суровое и безэмоциональное лицо, чёрные волосы, острые скулы, волевой подбородок, прямой нос. Резкий, пронзительный взгляд золотых глаз, пробивающий насквозь. Ровная спина, огромные плечи, идеально выточенное тело. Тяжёлые шаги в массивных кожаных сапогах.

Следующие за ним Ше’ру были его воплощениями. А он был вожаком этой стаи гончих Императора.

Кадеты боялись поднимать взгляды на верховного баргата. Я чувствовала их липкий, кислый страх, растекающийся в воздухе.

Ни один из Ше’ру не взглянул на толпу из выстроившихся кадетов. Они смотрели только вперёд. А я…

А я не могла отвести взгляда с Шаяна, чувствуя, как холодеют мои органы.

Теперь я в полной мере осознавала, почему в народе его называли верным псом Императора. Глядя на верховного баргата, я могла с точностью сказать: он исполнит любой приказ. Незамедлительно.

Император уселся на свой трон, Шаян застыл подле него, а Ше’ру по обе стороны алого ковра перед троном Императора.

Император поднял руку, и только тогда все присутствующие подняли свои головы. Началась официальная часть обращения правителя к кадетам академии.

Если взгляд Шаяна тут же сделался отсутствующим, то мой прилип к его фигуре намертво. Я пропустила все слова Императора мимо ушей, а сам вечер для меня погрузился в туман.

Всё, что осталось в моей памяти — Шаян, стоящий подле Императора с пустыми, страшными глазами. И это воспоминание впредь позволило мне ценить каждую эмоцию на лице верховного баргата, лишь бы снова не видеть его таким…