Остаток дня прошел в напряженной подготовке. Ханна скручивала мои волосы в замысловатую прическу, утыкая шпильками. Я морщилась от боли, но терпела. После зашнуровала корсет так, что дышать стало трудно.

Ребра ныли, талия казалась осиной. Шелк неприятно холодил кожу, швы впивались в тело. Платье облекло меня подобно доспеху — тяжелое, расшитое жемчугом и самоцветами. Маска легла на лицо словно вторая кожа, защекотала ресницы лебяжьим пухом. Глядя на свое отражение в зеркале, я с трудом узнавала прежнюю Элизабет. На меня смотрела хищная птица, готовая к бою.

Когда стемнело, и палаццо погрузилось в гомон сборов, за мной заехала карета от дожа. Закутавшись в плащ, я выскользнула из дома, стараясь не привлекать к себе внимания. Ночной воздух остудил горящие щеки, забрался под одежду, заставил поежиться. Камни мостовой холодили ступни сквозь тонкие туфельки.

Карета неслась по узким улочкам, подпрыгивая на ухабах. Я сжимала в руках веер, до боли стискивала пальцами резную ручку. Где-то вдалеке гремела музыка, слышались взрывы ракетниц. В небе распускались диковинные цветы фейерверков, озаряли черепичные крыши. Венеция готовилась к балу-маскараду в честь помолвки дочери дожа.

А я неслась навстречу своей судьбе, трепеща от волнения и страха. Щеки пылали, ладони взмокли, дыхание то и дело сбивалось. Я не знала, что ждет меня впереди. Но твердо знала одно — нынешний вечер навсегда изменит мою жизнь

Глава 18

Элизабет

Дворец дожей сверкал и переливался всеми огнями, словно гигантская шкатулка с драгоценностями. Карнавальная ночь была в самом разгаре. Толпы гостей в пестрых костюмах и причудливых масках уже заполонили парадную лестницу, галереи и анфилады залов.

Серебристый звон колокольчиков, хохот, обрывки музыки и невнятных разговоров сплетались в сумасшедшую какофонию, от которой кружилась голова. Едва ступив на мраморные ступени, я почувствовала, как меня подхватывает и несет эта волна безудержного, необузданного веселья.

Лакеи у дверей почтительно склонились, пропуская меня внутрь. На миг я оторопела от размаха и роскоши представшего зрелища. Все сверкало золотом, серебром, разноцветными огнями. Барочная лепнина, цветочные гирлянды, отовсюду струился чарующий аромат духов и разгоряченных тел.

Первым делом я постаралась затеряться в толпе, слиться с пестрым людским морем. К счастью, мой скромный наряд и маска вполне этому способствовали. Подхватив с подноса бокал игристого вина, я обошла по кругу главный зал, старательно избегая танцующих.

Краем глаза я то и дело выхватывала знакомые лица. Вот Лаура, увитая лентами и бусами, увлеченно флиртует сразу с двумя кавалерами в черных полумасках. А там, кажется, мелькнул профиль Карлотты — сегодня она похожа на экзотическую птицу в своем ярко-алом наряде.

Через толпу я пробиралась к галерее, чтобы оттуда получше рассмотреть зал. И тут мой взгляд выхватил знакомый силуэт. Олимпия, затянутая в черное бархатное платье, украшенное алыми рубинами, плыла в танце с господином в золотистом камзоле. Ее пышная грудь, втиснутая в корсет, готова была вот-вот вывалиться из декольте. Неужели она тоже здесь, на балу?

Поодаль я заметила и других знакомцев с того памятного приема в борделе. Графиня Вендичи обмахивалась веером в перьях, зорко выискивая кого-то в толпе. Рядом с ней вертелся Лоренцо Альдовити, блистая перстнями и сверкая глазами из-под маски. А у дальней колонны маячил сутулый силуэт Пьетро Фоскари. Все они были здесь — эти лощеные аристократы, которых Марко созывал, чтобы представить меня как новую хозяйку.

От одного воспоминания о том вечере щеки вспыхнули. Тогда я впервые дала отпор этой надменной своре, показала характер. Но вдруг сейчас кто-то из них признает меня? Узнает дерзкую англичанку, посмевшую читать им нотации? Сердце колотилось как бешеное. Я судорожно обмахивалась веером, пряча пылающее лицо за кружевом маски.

Музыка сменилась чувственным танго. Я невольно вздрогнула, заметив в толпе танцующих знакомый разворот плеч, резкий взмах смоляных волос. Вот и он, легок на помине! Мое сердце зачастило, во рту пересохло. Инстинктивным жестом я поднесла к губам бокал, пытаясь скрыть волнение.

Лихорадочно размышляя, как поступить, я не заметила, как ко мне приблизился некий господин в золоченой баутте*. Лишь когда он поклонился и снял маску, я с изумлением узнала в нем дожа Джованни Корнера — его породистое лицо с орлиным носом, тонкими губами и пронзительными темными глазами не раз доводилось видеть на официальных портретах.

Несмотря на почтенный возраст, дож держался прямо и величественно. Его худощавую фигуру облекал расшитый золотом алый бархатный камзол с пышными рукавами. Тонкое кружево манжет и воротника-фреза оттеняло смуглую кожу. Узкие панталоны и туфли с пряжками подчеркивали стройность ног. На груди сиял массивный золотой крест — символ власти и веры.