Голова шла кругом, сердце колотилось где-то в горле. Черт, что на меня нашло? Зачем я это сделал?

Сцена, которую я устроил на глазах у всей венецианской знати, стояла перед глазами, будто выжженная каленым железом. Этот танец с Элизабет, эти сумасшедшие поцелуи, грубые объятия… Боже, да я вел себя как последний подонок! Насильник и похититель чести.

С каким-то мазохистским наслаждением я прокручивал в голове мельчайшие детали своего триумфа. Вот я кружу ее в вихре вальса, прижимая к себе до хруста в ребрах. Заглядываю в огромные, испуганные глаза, вдыхаю аромат ее кожи. Вот впиваюсь в упрямо сжатые губы, терзаю, подчиняю грубой лаской. Вот шепчу на ухо непристойности, обещаю взять свое…

Дьявол, как же сладко было держать ее в своей власти! Видеть, как смятение в синих глазах сменяется гневом и бессильной яростью. Чувствовать, как отчаянно бьется под моей ладонью хрупкое сердечко. Как заполошно вздымается девичья грудь, как дрожат стиснутые моими пальцами бедра…

Я застонал и хлестко ударился затылком о стену. Нет, не было в этой пытке ни капли услады. Лишь горечь и мучительный стыд. Что я наделал, безумец? Опозорил Элизабет перед всем светом, втоптал в грязь ее доброе имя. Выставил дешевой потаскухой, порочной искусительницей. Теперь-то ее точно будут считать моей любовницей. Содержанкой и шлюхой.

И ради чего? Чтобы доказать свою власть? Сломить ее, поставить на колени? Да, признаюсь, поначалу мною двигала именно жажда реванша. Невыносимо было смотреть, как эта гордячка флиртует направо и налево. Сначала с тем напыщенным англичанишкой — вчера в ресторане они так мило ворковали, что кулаки чесались от злости. А теперь еще и дож! Как она кокетничает с ним, стреляет глазками, позволяет трогать себя жадными лапами. Аж кровь вскипала от бешенства. Так и тянуло оттащить за волосы, встряхнуть хорошенько, рявкнуть: «Моя!»

Да, глупо отрицать — я ревновал. Ревновал, как последний болван. И из кожи вон лез, чтобы приструнить эту своевольную девицу. Видит бог, она сводила меня с ума. Дразнила, провоцировала, выводила из себя одним своим видом. Юная, свежая, неискушенная — и в то же время своенравная, дерзкая, несгибаемая. Воплощение невинности и порока.

С самой первой встречи Элизабет не давала мне покоя. Поселилась в мыслях и снах, отравила сердце сладкой болезнью. Я и сам не понимал, что со мной творится. Почему меня так тянет к ней, почему хочется сделать своей любой ценой. Сломать, подчинить, погасить эту невыносимую искру…

Но сегодня, во время нашего безумного танца, меня будто молнией ударило. Когда я, доведенный до исступления близостью ее тела, впился в эти упрямые губы — все встало на свои места. Я понял, чего на самом деле хочу. Чего жажду всем своим существом, до боли в напряженном паху.

Вожделение. Первобытное, дикое, неодолимое. Вот что двигало мной, вот что застилало разум кровавой пеленой. Я хотел Элизабет. Хотел до безумия, до потери рассудка. Хотел подмять ее под себя, вбиваться между раскинутых бедер, слышать сладкие стоны и крики. Упиваться ее запахом, вкусом, текстурой бархатной кожи. Заклеймить, пометить, впаять в плоть и душу.

Дьявол, да я едва не взял ее прямо там, в бальном зале! На виду у всей этой никчемной знати. В какой-то миг плевать стало на репутацию, последствия, здравый смысл. Плоть взяла верх, завопила о своих правах. И если бы Элизабет не оттолкнула меня, не залепила эту звонкую пощечину — я бы не сдержался. Поволок бы в первую попавшуюся нишу и задрал к чертям это кружевное платьице…

Тяжело дыша, я сполз по стене и запустил пальцы в волосы. Голова раскалывалась, виски ломило. Надо же было так вляпаться. Так бездарно и подло похерить весь свой план! Ведь единственное, чего я добился своим свинством — это ее ненависти. Да, теперь Элизабет точно возненавидит меня. Будет презирать, гнушаться, избегать как чумы. И поделом, в общем-то.

Но как, черт подери, смириться с этой ненавистью? Как жить дальше, зная, что упустил свой шанс? По-хорошему надо бы извиниться. Вымаливать прощение на коленях, рвать на себе волосы. Да только не в моих это правилах. Слишком горд и упрям, чтобы признать свою вину. Да и что толку? Элизабет все равно не простит. Слишком горда и независима, чтобы принять покаяние насильника.

Не знаю, сколько я просидел вот так, в сумрачном коридоре палаццо дожей. Минут пять или целую вечность. Гомон бала за стеной то стихал, то накатывал с новой силой. Музыка то замирала, то взрывалась бравурными аккордами. Где-то хлопали двери, шуршали юбки, звенели бокалы. А я сидел, остервенело дергая себя за волосы. И пытался понять, как же так вышло. Как одна юная англичанка смогла перевернуть всю мою жизнь.

Внезапно из темноты выступила хрупкая женская фигурка. Я напрягся, пытаясь разглядеть лицо незнакомки под маской. На миг сердце зашлось в безумной надежде — неужели Элизабет? Неужели решилась поговорить начистоту? Но нет, не она. Незваная гостья оказалась Лаурой — моей давней любовницей и по совместительству шпионкой в борделе.

— Марко? Ты здесь? — проворковала она, бесшумно подходя ближе. В голосе звенели тревожные нотки. — Боже, я весь вечер не могу тебя найти! Куда запропастился, черт тебя дери?