Шрифт:
Она помолчала, что само по себе было удивительно, а потом объяснила:
— Он так громко «кричал» в пространство, что я просто оглохла и не смогла проигнорировать.
— Понятно, — протянула я, обрабатывая очередной ожог на стопе. — И что мне ему говорить?
— Придумай сама.
И она замолчала. Было похоже, будто ребёнок, случайно сделавший что-то, за что ему неловко, надулся, отвернулся и молчит.
— Вы же любите свою девушку? – спросила я и снова скосила на парня глаза.
Он смотрел на лицо Лики, посеченное осколками, с красными дорожками ядовитых потёков. Такая боль была в его глазах, что я потянула носом, в надежде не закапать слезами пациентку.
— Очень люблю, — прошептал. И, похоже, не мне.
— И звали вы на помощь не просто хоть кого-то, — продолжила я, уже не поднимая глаз – нужно было проверить, не попал ли какой осколок на заднюю поверхность плеч, рук, ног.
— Да, — тихо, едва различимо.
— Ну вот мы и здесь, те, кого вы звали.
— Вы откуда-то из другого... места? — удивление сплелось с тревогой и чем-то ещё, непонятным.
— Да. Из какого-то очень другого.
— Здесь всегда стоял городской госпиталь. Он был ближе всего к месту, где… — сглотнул. — Но у нас так не лечат.
Судя по звуку, парень сделал жест рукой. Обвёл всё вокруг? Наверное. Я опять усмехнулась, уделяя внимание девушке.
— У нас тоже.
И, главное, не соврала ни словом: в моём мире не только так не лечат, даже не знают, что так можно.
— Мы там и стоим, на месте их госпиталя, — уточнила для меня Всёля. Она, оказывается, внимательно прислушивалась к нашему разговору.
Я использовала новую информацию, выдав:
— Вы хоть сейчас можете выйти за дверь, там вас будет ждать родной мир, знакомые улицы. И девушку свою можете забрать.
— Нет! – сказал парень слишком уж поспешно и громче, чем нужно. А потом уже спокойнее добавил: — Простите. Я буду здесь, сколько потребуется. Я просто не могу понять…
— Поверьте, я понимаю не больше вашего.
Отключая подачу раствора, я бросила на него взгляд. Уровень жидкости в ванночке, в которую превратился стол, постепенно снижался. И я занялась просушиванием кожи девушки. Стерильными салфетками промакивала непострадавшие участки и сразу же развоплощала – столько грязного материала проще убирать сразу, по мере появления.
Парень некоторое время молчал, а потом сделал последние полшага. Теперь я, даже не поднимая взгляда, снова видела его руки. Они уже не дрожали.
— Как вы это делаете?
Удивление в его голосе было похоже на тревогу.
— Что? — я чуть подняла глаза и увидела, как он смотрит на мою руку, в которой появилась новая салфетка. — А, это... Просто хочу, и появляется всё, что требуется в данную минуту. Лучше помогите, ей сейчас холодно, и нужно побыстрее просушить ей кожу.
И на столике рядом с операционным столом появилась блестящая круглая коробка, доверху наполненная стерильными салфетками.
— Только руки… — я глянула на его не очень чистые пальцы, на свои, по которым довольно часто пропускала искру стерилизации, и воплотила пару перчаток, протянула ему. – Наденьте вот это.
Он осторожно взял перчатки, натянул эластичную ткань на руки и аккуратно взял одну салфетку. Его прикосновения к коже Лики были бережными и медленными. Можно бы и побыстрее, но и так лучше, чем ничего.
— Не бойтесь, ей не больно. Слышите, она перестала стонать? — ободрила его и заглянула ему за плечо.
А как там моя несостоявшаяся помощница? Машэ лежала на диване всё такая же мертвенно-бледная, повернув к нам голову, и в глазах её был ужас .
— Ольга-се, Машэ просит: не надо! — протянула просительно, и из глаза скатилась слеза.
— Ну-ка, тихо, — строго скомандовала я. – Лежи там, пока я не освобожусь.
Она сморщилась, сдерживая рыдания, и закивала мелко. Вот ведь незадача! Я вернулась к Лике и салфеткам.
— Сейчас мы уберём лишнюю влагу и перенесём Лику в комнату. Нужно будет её согревать — ей уже сейчас холодно. В её кровь поступают лекарства, — я дернула подбородком в сторону помпы, во флаконе которой как раз заканчивался раствор. – Они снимают боль. Там ещё успокоительное, оно со снотворным эффектом. Поэтому Лика сонная и уснёт с минуты на минуту. И будет спать довольно долго.