Однако время шло, а Маэс никак не реагировал. Не обращался, ничего не говорил, просто смотрел. Почему-то от этого взгляда становилось больно внутри и тоскливо, будто натягивалась какая-то невидимая нить, соединяющая с этим мужчиной. Против воли, неправильно, не желанно, но так прочно, что не получалось отмахнуться и сделать вид, что ничего нет.

— Я могу уйти? — хрипло произнесла она.

Зверь вопросительно поднял одну бровь.

— Я сюда не просилась. Меня привели.

Поднял вторую бровь.

— Я не нянька. Ты это знаешь.

Хмыкнул.

Чем дольше она находилась рядом, тем сильнее казалось, что вот-вот и он почувствует правду, прочитает во взгляде, и тогда на едва забрезжившей надежде на побег можно будет поставить жирный крест.

Тем временем проснулась Эсса. По-кошачьи изящно потянулась, выпуская длинные острые когти и зевнула, широко распахнув розовую пасть, потом перекатилась на спину, и смешно согнув лапы, ткнулась головой Мелене в бедро.

А затем увидела Маэса…

Секундное затишье, изумленные янтарные глаза, наполняющиеся радостью, и дикий визг. Она бросилась к нему. Неуклюже пыталась обнять, падала, вскакивала, терлась, облизывала и мурчала. Маленький, счастливый ребенок.

Маэс морщился, позволяя ей хватать себя лапами за морду и таскать за уши от избытка чувств, но глаза были довольными. Мел, наблюдавшая за их возней, внезапно поняла, что зверь может быть ласковым. И это никак не вязалось с тем образом жестоких андракийцев, который вбивался с самого рождения.

Она скатилась с матраса:

— Раз вы так хорошо проводите время, я пойду.

Уйти хотелось нестерпимо. Потому что этот разлад в душе причинял неудобство и мешал нормально мыслить. После путешествия в Лосиному утесу у нее вообще было слишком много ненужных мыслей и эмоций, а она не умела с ними жить. Гораздо проще быть бесчувственной стервой, выполнять чужие приказы и ни о чем не жалеть.

— Уйдешь? — прилетело в спину, когда уже подошла к тяжелой двери.

Ноги тут же приросли к полу. От этого голоса, странного, напряженного, полного непонятных переливов, по спине волной прошлись мурашки.

Что она ощущала? Наверное, где-то в глубине души ей хотелось остаться. Просто сесть в сторонке и смотреть, как большой сильный мужчина возится с чужим котенком, а та льнет к нему, как к родному. Смотреть, чувствуя, как внутри все ширится горячий ком, и позволять ему шириться.

Но потом снова наотмашь било осознание того, что это враг, и несмотря ни на что врагом и останется. И она не свободная, а всего лишь рабыня, жизнь которой висит на волоске и принадлежит императору.

— С превеликим удовольствием, — процедила сквозь зубы, — лучше уж на конюшни…чем здесь…с тобой.

— Хорошо. Пусть будет по твоему.

Мел вздрогнула, потому что в этот раз голос прозвучал прямо у нее за спиной. Андракиец подошел так близко, а она не услышала!

Когда он через нее, невесомо касаясь грудью спины, потянулся к дверной ручке Мелена перестала дышать.

— На конюшни ее, — холодно приказал император.

Стоило ей сделать шаг через порог, как дверь с глухим ударом захлопнулась.

— Проклятый котяра.

Стражник сделал вид, что не услышал надрывного шипения, и вывел ее из башни.

С конюшнями она, конечно, погорячилась. Приятного тут было мало — грязно, жарко и вонюче. С другой стороны физический труд не оставлял места для размышлений. Она просто делала свое дело, запрещая себе думать о Маэсе.

Это запретная тема. Лучше сконцентрироваться на том, что действительно важно.

На побеге.

Мел долго думала, куда податься после того, как выберется из Асоллы. О том, чтобы собрать людей и оказать сопротивление завоевателям, она уже и не помышляла. Потому что силы были неравны, а еще, потому что она чувствовала изменения. Видела их в глаз тех, кто еще недавно был готов ценой собственной жизни защищать город и прежнего короля.

Там было недоумение, ведь все то, что говорили об андракийцах не находило подтверждения. Они не сжигали деревни вместе с жителями, не жрали младенцев, не сажали девственниц на колья. Жестко держали дисциплину и власть, но чудовищных дел, о которых в Милрадии слагали легенды, не творили.

Да, можно было как-то собрать остатки воинов. Они бы пошли за ней, поддержали, потому что иначе не могли. Но останавливала надежда, которая появилась в глазах простых людей. Превозмогая страх перед захватчиками, они приходили к лекарям, к магам и неизменно получали помощь.