— Дочь вождя не могла солгать.

— Дочь вождя? Ты ещё глупее, чем я думал. Справимся без тебя. Ашша, его спутники — враги или друзья?

— Его вели, чтобы убить, — ответила Ашша-Ри. — Вели оттуда.

Она указала рукой.

— Пешие, значит, недалеко. Туда!

Клур забрался на рогача. Шогол-Ву поднялся, заступая путь.

— Если зарыть камень, это не поможет. Его нужно вернуть...

— Если не поможет, тогда и подумаем, что сделать ещё. С дороги! Ашша!..

Клур протянул руку, охотница схватилась за неё, взлетела на спину рогача. Хлопнули поводья, зверь обогнул запятнанного и пошёл, осторожно ступая по раскисшей земле. За ним последовали остальные всадники.

Брызги грязи летели от копыт, проплывали мимо тёплые бока, покачивались рога. Шогол-Ву застыл, прикрыв рукой лицо.

Люди уехали, но Зебан-Ар остался.

— Порченая, — сказал он и сплюнул. — Не такими я вас растил. Видно, конец нашему племени: мы утратили и земли, и заветы тех, что жили до нас.

Нептица фыркнула, села и принялась чистить клюв.

— Камень должен вернуться в лес, — повторил Шогол-Ву. — Боги велели нам жить мирно. Они оставили камень не для зла. Только когда племена рассорились, камень покинул лес. Его нужно вернуть.

— Я больше не знаю, кому верить, — ответил Зебан-Ар. — Я устал. И если мир тоже устал и умирает, я могу его понять. Я скоро уйду. Для кого мне пытаться сберечь этот мир? Для порченых, забывших о чести? Вот человек, он предал наше племя, но Ашша-Ри опять поверила ему. Для него пошла по твоим следам. Он обещал за то вернуть Косматый хребет.

Голос старого охотника дрогнул, зазвучал громче.

— Разве это не насмешка, скажи мне? После всего, что было, вот к чему мы пришли: нам вернут наше! Люди Свартина взяли земли и власть, взяли руками и кровью детей тропы, а что получили мы? Останемся там, откуда начали, униженные и слабые. Может, человек опять солжёт, и даже Косматый хребет нам не вернут. Мы должны были взять его сами, но когда чёрный пёс пришёл со своими людьми, Ашша-Ри убедила племя ему поверить. И вот что я скажу, порченый сын: если мир угасает, детям тропы лучше уйти вместе с ним, сейчас. С честью, пока ещё можно.

— Тогда сиди здесь и жди смерти, — ответил Шогол-Ву.

Он вновь склонился над телом стража. Стрела убила его не сразу, но теперь жизнь ушла.

Запятнанный отбросил полу куртки и вогнал человеку в сердце нож.

— Что ты делаешь? — спросил Зебан-Ар. — Разве не видишь, он уже отправился к ушам богов.

— Если ожившим мертвецам пронзить сердце, они умрут. Может, если сделать это раньше, они и не поднимутся. Я не хочу, чтобы эти люди встали, если здесь проедут с камнем.

— Не всё ли равно, кто встанет, а кто останется лежать, если скоро нас ждёт один конец?

— Если и так, я встречу его, сражаясь. Я хочу бороться за то, во что верю, и знать: я сделал всё, что мог.

— И во что же ты веришь? Разве не видишь, наше время уходит. Дети тропы опозорили себя.

— Значит, хорошо, что я был порченым сыном, — сказал Шогол-Ву, поднимаясь на ноги.

Он побрёл, пошатываясь, к другому телу. Перевернул лицом вверх.

— Я нашёл тех, кому хочу добра, со мной или без меня. Может, это слабость. Может, я позволил сердцу взять верх. Вини, насмехайся — мне нет дела.

Лезвие вошло меж рёбер. Человек захрипел, дёрнулся и застыл. Шогол-Ву вытащил нож, стряхнул кровь и поднялся.

Нептица бросила вычёсывать перья, подошла, поддела мертвеца лапой.

— Я видел мало, — сказал Шогол-Ву. — Я видел несправедливость, зло и обман. Племя не отвергало меня, но и не принимало. И мир не принял. Я был чужим и буду чужим везде. Но я хочу, чтобы мир остался. В нём есть те, кто не заслуживает смерти. Они не должны страдать из-за других.

Третий человек лежал дальше по дороге. Когда Шогол-Ву опустился у тела и поискал глазами четвёртого, он увидел, что над тем уже стоит Зебан-Ар.

— Так бы сказала Раоха-Ур, — произнёс старый охотник. — Племя бы вырвало кривой побег, и другие рядом, и сожгло землю вокруг, чтобы порченое семя больше не проросло. Она была милосердна. Но не слаба... Тоже стояла за то, во что верила, и не думала бежать. Даже в смерти оказалась сильнее нас. Мы её слушали, хранили тебе жизнь. Может, сделали правильно. Может, ошиблись. Гниль расползлась, и теперь другие, как Ашша-Ри, слушают сердце, а куда это заведёт?

Он пронзил лежащего ножом, утёр лезвие и поднял голову.

— Я растил вас, дети племени. Учил всему, что знаю сам. Не буду говорить то, чего нет: и я слышу, что нашёптывает сердце. Оно велит идти за Ашшей-Ри и быть рядом, когда она поймёт, что человек солгал опять. Идём. Я думаю, мы все умрём на этом пути, но хотя бы умрём, держась вместе.

Дорога текла неверной рекой.

Ноги, обычно чуткие, находили теперь то камень, то полную воды колею. Земля и небо кружились, как после гретого вина — но тогда было весело и легко, не давила боль.