— Ты умрёшь здесь, — сказал он. — Умрёшь, выродок. Как ты посмел думать, что лучше меня? Как ты посмел!..

И бросился, неумелый, но злой. Сытый, не уставший, не избитый, он был сильнее сейчас.

Шогол-Ву отступил на полшага, развернулся, пропуская его мимо себя, и мир тут же поплыл. В спину ткнулась перекладина, выбивая дыхание. Рогач закричал совсем близко. Запятнанный перехватил чужую руку с топором, перехватил вторую.

В глазах темнело, но поддаваться было нельзя. Нельзя уходить в сумрак, обещающий покой. Нужно если не видеть, то чувствовать, где враг. Всё ближе его рука... всё ближе...

Искры посыпались, обжигая. Показалось, громче стали людские крики, и треск огня, и рёв и храп рогачей. Шогол-Ву наклонил чужую руку к перекладине, медленно, вложив всю силу. На миг ослабил хватку — и последним рывком рубанул по ремням.

Этого хватило, чтобы напуганный бурый рогач оборвал повод и прянул в толпу.

Сын леса зарычал и навалился, придавил к бревну. Он положил все силы, чтобы опрокинуть запятнанного туда, где метались и били копытами обезумевшие звери. Шогол-Ву пытался устоять, но ноги ехали по грязи, а в голове от каждого толчка всё мутилось.

Что-то ударило в спину — не больно, мягко, — голова рогача нависла над плечом, и сын леса вскрикнул и отшатнулся.

Шогол-Ву обернулся, цепляясь за перекладину, успел полоснуть по ремню, и тут беловолосый бросился на него опять. Потянул на себя, толкнул. Запятнанный не устоял, но крепко обхватил противника, и на земле они оказались вместе.

— Я убью тебя! — яростно прокричал Искальд. — Убью, даже если сам умру!

Вцепившись руками и ногами, он тянул запятнанного туда, где бесновались рогачи. На миг Шогол-Ву оказался сверху, придавил руки сына леса, но тут же дёрнулся. Зверь тяжело ступил туда, где только что были их ладони.

Сын леса навалился, и запятнанный упал боком в грязь. Над головой взлетело мохнатое копыто. Он перекатился дальше, оказался под брюхом рогача, поджал ноги.

Зверь над ним замычал и рванулся в сторону. Головы коснулось тёплое дыхание, сверху упал оборванный повод. Шогол-Ву вцепился в него, и его поволокло по грязи. Шаг, другой и он сумел встать. Рогачи Хельдиг остановились, качая головами.

Сын леса был теперь по ту сторону перекладины. Грязный, потерявший топор, он поднимался с колена.

Шогол-Ву подобрался и ударил по натянутому ремню, не выпуская из глаз и врага, и рогачей. Ещё удар — ещё один зверь освободился и ускакал во тьму.

— Ты умрёшь! — воскликнул сын леса и вскочил на перекладину.

Рогачи — привязанных оставалось трое — рванулись, столбы затрещали, и пылающий навес полетел вниз. Шогол-Ву отпрыгнул, ударившись спиной о мохнатый бок. Схватившись за белую гриву, устоял.

Последние рогачи кинулись прочь, храпя, роняя пену, волоча за собой горящие остатки навеса. Сын леса закричал. Шогол-Ву видел, как он пытался выбраться из огня, но его сдавило брёвнами. Люди у дороги зашумели, и рогачи, напуганные, повернули, не разбирая пути. Спутавшись поводьями, влетели в огонь, забились, размётывая куски горящей кровли.

Неясно откуда возник старый охотник. Одним прыжком взлетел на спину зверя, безумного от боли. Тот тряхнул головой. Казалось, тяжёлые рога смахнули непрошеного седока в огонь, он исчез из виду. Но вот один рогач кинулся прочь, свободный, и прянул в сторону второй. Потом и третий рванулся от огня так быстро, что едва устоял. Всадник, вцепившийся в гриву, встал на спину зверя и спрыгнул на ходу.

Он подошёл к навесу и потянул что-то из-под брёвен: тело, изломанное, обгоревшее. Освободил наполовину и вонзил нож в грудь.

Потом Зебан-Ар поднялся, кинул напоследок долгий взгляд и отступил туда, где край двора таял в чёрных тенях.

Шогол-Ву похлопал белого рогача по шее. Тот дрожал и мотал головой, его сосед был спокойнее. Запятнанный рванул рубаху, отрезал кривую полосу и завязал рогачу глаза, как мог.

— Идём, — прошептал он, не слыша собственного голоса. — Идём.

Вольд ещё бился, удерживая топор в левой руке. Клур теснил его к дому.

Там под окном лежал одноглазый, ещё живой, скрёб пальцами по земле. Грязь под ним смешалась с кровью.

Вольд шагнул, не видя, запнулся о ноги лежащего, и противник свалил его, наступил на грудь.

И тут кто-то рассмеялся хрипло и негромко. Слепой бродяга шёл, переступая мёртвые тела, держа у горла почерневшие пальцы. Клур дёрнулся при звуках этого смеха.

Бродяга снял капюшон.

— Спорите, кто из вас предатель? — спросил он. — Кому я зря доверял? Клур, что ж ты не сказал, что убил меня?

Вольд отполз, раскрыл рот, но сказать ничего не сумел.

— Я освободил тебя! — воскликнул Чёрный Коготь. — Думал, покончу с проклятием. От тебя осталось лишь тело, а разум ушёл. Будь ты в своём уме, сам бы велел прервать это жалкое существование!