А стук копыт всё ближе.

— Заходи справа! Уводи их с дороги!..

Знакомый голос. Ашша-Ри.

Они поравнялись с нептицей, два рогача, чёрный и пегий, молодой. Скакали, едва не касаясь крыльев.

Человек — всё лицо в крови — теснил нептицу, и она свернула с удобного вытоптанного тракта.

— Взять его, может? Быстрее будет!

Ашша-Ри привстала, обернулась.

— Нет! Нельзя, нагонят... Веди зверя, ты, знающий мать!.. Куда смотришь, или твои глаза перестали видеть?

Нептице пришлось бежать по чахлому сухому кустарнику, и она не была рада. Пыталась свернуть, прыгала, поджимая лапы. Хилые ветви легко ломались, цеплялись за перья. Рогачи фыркали и храпели, отворачивая морды, когда нептица оказывалась слишком близко.

Впереди стояла роща, полупрозрачная, реденькая. В пору зелёной листвы ещё можно укрыться, но сейчас даже детям тропы не отыскать убежища в такой. Нептица не хотела туда, рванулась, пытаясь уйти в сторону.

— Куда? — воскликнула Ашша-Ри.

Сложенная верёвка свистнула в воздухе, опустилась на белые перья. Нептица вскрикнула и помчалась вперёд, уже не пытаясь свернуть.

Шогол-Ву закрыл глаза, а когда открыл, роща была вокруг. Не роща — упокоище, вот почему деревья росли так редко.

Люди хоронили своих мертвецов, принося саженец, если только смерть выпадала не на холодную пору. Корнем в земле, где спят кости, головой наверху, ближе к ушам богов. Поговаривали, деревья могут доносить слова ушедших, если умеешь слышать.

Упокоища ставили у воды и начинали с храма. Только здесь пятеро, каменные и строгие, собирались в круг. Крыша непременно с дырой, чтобы Двуликий и Одноглазый могли смотреть с холма. Воду подводили, чтобы обмывала стопы Четырёхногого. Мертвеца оставляли богам на день, потому стены и двери были прочны, не допускали зверей, и Пятикрылый обходился окном в крыше.

— Ну, богов оскорбили, мертвяков оскорбили, людей... — проворчал человек. — Веришь, сюда не сунутся? Чего они нас не догнали ещё?..

— Должен радоваться, что не догнали... Вижу храм! Туда!..

Люди приходили в это место, лишь когда умирал один из них. Тогда собирались, несли тело. Разодетые, целая процессия. Могли повидать своих мертвецов, посадить деревья на могилах тех, кто ушёл в пору стылой земли. В другое время не совались, чтобы зря не тревожить покой усопших. Верили, что душа может сойти с холма — в этом месте границы тонки, — услышав живой голос. А потом не вернётся, так и будет бродить и плакать, пока боги не спустятся за новым мертвецом.

В прежние времена долго не думали и того, кто забредал на упокоище зря, отправляли к ушам богов. Сейчас было не так строго. Может даже, стражники придут за беглецами. А может, побоятся.

Рогачи остановились у храма. Нептица, тяжело дыша, села и тут же встала — её седок съехал по спине, и связанные руки сдавили шею зверя.

Ашша-Ри спешилась, достала нож и перерезала верёвки. Шогол-Ву стоял на коленях, держась за белый бок, уткнувшись лбом в перья. Он хотел подняться, но боялся, что упадёт.

— Ты жалок, — сказала охотница. — Больше я ничего тебе не должна. Может, убью, если встречу ещё раз. Надейся, что не встречу.

Спрятав нож, она взобралась на спину рогача.

— Я возвращаюсь к племени. Расскажу, что Свартин, эта людская падаль, издох. Что боги покарали его за нарушенную клятву. Что они покарали весь людской род, и их мертвецы не знают покоя. А ты, порченый... зачем ты его освободил? Боги послали ему жизнь хуже смерти, и пусть бы мучился!

Шогол-Ву поднял голову.

— Я не убивал.

— Ты лжёшь! Его отправил к ушам богов нож — твой нож, так сказали люди, а я слышала. Здесь наши тропы расходятся. Я не стану ждать, пока нас нагонят.

— Да будут боги добры к тебе, Ашша-Ри.

— Не благодари меня, ты... И желать вам удачи я не стану!

Охотница развернулась, хлестнула рогача. Тот, горячий, полетел стрелой, стрела стала чёрной точкой, а точка растаяла. Стало тихо, слышно только, как тяжело дышит нептица и как сопит пегий рогач.