После было всякое. Опасные дороги, сильные враги, но такого страха больше не было никогда.

Шогол-Ву помнил, как они стояли вдвоём, а те, что пришли с ними, давно сбежали. Как каждый хотел уйти, но не желал уступать другому. Наконец, они развернулись и ушли вместе, медленно, шаг за шагом, следя друг за другом. Вырвешься вперёд хоть на самую малость, и второй назовёт трусом.

А у костра Зебан-Ар заметил изжёванные перья и без слов понял, куда ходили. И оставил без еды, чтобы чтили запреты, хотя уж он-то знал, что этим их не остановить.

Говорили, много жизней назад Стерк Удачливый, людской вождь, отдал белый лес, а с ним слово, что ни сам он, ни его потомки туда не сунутся. Так и повелось. Дети леса тоже редко показывались в Разделённых землях, и болтали про них всякое. Чем дальше, тем больше.

В последние годы к небылицам и страхам прибавилась злость. Люди не трогали Запретный лес, а он разрастался. Небыстро, но захватил часть полей, придвинулся к деревушкам. Если не рубить, что дальше? Да и боязно жить у самой границы, за которой, говорят, бродят невиданные чудища, а страшнее их сами дети леса, светлолицые, беловолосые и непонятные.

Кто станет жить в лесной чаще, когда есть деревни и города? Как они живут? Никого не пускают. Обычаи их неизвестны. Выменивают у границы кое-какие товары на ягоды, хворост и мёд. Это же надо, менять холсты, трудом сотканные, или утварь на хворост, который под ногами лежит, собирай не хочу!

Вот только кто ходил собирать, те не возвращались, а по старому закону и ответа не спросить, сами виноваты. Звери их заедали или дети леса, кто знает.

— Ты говорил, был там, — сказал Шогол-Ву. — Говорил, зашёл и вернулся. Это было?

— Говорил, говорил. Забудь! И мне бы самому забыть. Эх, и до чего жалко, что третьего рогача не прихватили! Там, куда мы путь держим, есть один умелец менять им масти. Продали бы, и нам выгода, и он не внакладе. Лишнее серебро ещё никому не мешало.

Он цокнул языком и прибавил с досадой:

— Да я бы и прихватил, если б только время было. Мы вернулись когда, у ворот уже побывал кто-то и тела прибрал. Хорошо, до рогачей не добрались. Но мы уж спешили, как могли, и каждый миг стрелы в спину ждали. И всё равно жалко теперь, особенно как подумаю, что золото богам обещал.

Подстегнув рогача, человек помолчал немного и сказал задумчиво:

— А вот как думаешь, друг мой Шогол-Ву, если то был мертвец, а не дух потревоженный, то выходит, нет у нас вины перед богами?

— Ты не любишь держать обещания, да?

— Да я слово своё всегда держу! Только если я никакого зла не совершил, то вроде как и слово попусту дал. Ну, куда торопиться, мы ещё награду не получили. Вот получим, поглядим тогда.

Они останавливались дважды. Поджидали нептицу, давали рогачу отдохнуть и напиться. Сидя у говорливого родника, Шогол-Ву вглядывался в туманную даль, но не видел и не слышал погони.

— Я не понимаю, — сказал он наконец. — Почему за нами не идут?

— Ну так след потеряли. Это у меня, вон, лучший проводник во всех Разделённых землях...

Рука человека застыла над плечом запятнанного. Хотел потрепать, но вовремя вспомнил о ранах.

— А у них такого нет, — завершил он.

— Найти след нетрудно. Люди могут. За нами не идут.

— Может, другими путями. А мы вроде недалеко от Кривого Луга, а? Гляжу, места знакомые. Ты как, тут хочешь заночевать или под крышей? Давай крюк сделаем.

Шогол-Ву окинул взглядом пустынную равнину с редкой порослью. Далеко-далеко, как упавшие искры, тлели огни поселения, то разгораясь, то потухая в негустом тумане.

— Здесь ночевать нельзя. И туда нельзя, опасно.

— Ха! А мы далеко и не полезем. Живёт у меня там кое-кто на окраине. Ну? Придём тихо, незаметно, а на рассвете дальше двинем.

— Хочешь, иди. Я заночую под открытым небом. Кто примет такого, как я?

— А вот и посмотришь, кто. Да ты не бойся, человек надёжный.

Уже совсем стемнело, когда рогач, устало фыркнув, остановился у жилья на отшибе. Домишко был плохой, земляная крыша просела, внутри не горел огонь. Но тянуло дымом, и в покосившемся сарае возились куры, вскрикивая сонно. Видно, сбились в поисках тепла, и кого-то столкнули с насеста.

Человек спустился на землю, размялся, подставил плечо, чтобы запятнанный мог сойти. Нептица добрела, поджимая лапу, и легла. Раскрыла клюв, тяжело дыша. Притихла ненадолго, прислушиваясь к шуму в курятнике, и вновь задышала со свистом.