— Зверь твой всполошился, всё бился в дверь, когда ты не вернулся. Баба к дороге сходила, послушала, что стражи говорят. Ну, сказала, смерть в самый раз для порченого. Как ты помнишь, друг мой Шогол-Ву, упрашивал я её на коленях и со слезами. Уж поверь, двадцать жёлтых за такое отдать не жалко... Во, натягивай, пока не околел.

Он встряхнул куртку, стёганую, с оком на груди, подставил рукав, помог найти второй. Придержал сзади, чтобы повязки не съехали.

— Мы думали через ворота тебя вывести. Ну, то, что от тебя останется. Если дело совсем плохо, тут, уж прости, я с бабой был согласен, что лучше стрелу в сердце. А тебя и покалечить толком не успели, так спешили повесить. Я нарядился стражем, руку ради тебя порезал — во, рожу кровью перемазал, тварь эту взял и к воротам. Смотрите, кричу, кто попался. Ну, эти, ума нет, навстречу сунулись, баба их и уложила. Я думал, тварь переполох поднимет, а мы под шумок тебя под руки и бежать. И рогачи наготове стояли, и дозорных с дороги убрали...

— Ты хотел принести зверя в жертву?

— Ох, тоже мне, жертва. Ты ещё скажи, если бы выбор дали — жизнь зверя или твоя — ты выбрал бы его!

— Зверя послал Двуликий.

— Да сказал бы я, кто его послал!.. Как сорвалась эта тварь у меня с верёвки, да как метнулась в проулок — веришь, давно я таким злым не был! Пришлось на ходу выдумывать, что дальше. Ты ещё смекай: мы ждали, пока ударят в колокол, и ещё чуток, чтобы у ворот случайных людей не было, стража только. И вот откуда нам знать, может, мы туда, а остальные уже обратно, и ты в петле болтаешься.

Человек развёл руками.

— Я ещё, друг мой Шогол-Ву, думал наперёд. Ну, уведём тебя, а дальше? Во, на бегу в лавку завернул, прихватил, что нашёл. Куртку со стража слупил. Баба и не подумала бы, а ты б по пути от ран и холода издох. Очень ты мне должен быть благодарен. Ну?

— Я благодарен.

— Ну, это ты мне потом докажешь. Значит, добегаю я — успел! А твари этой нет нигде, и как прикажешь быть, когда вокруг тебя весь город? По счастью, с толпой ладить легко. Найди самого трусливого, напугай, а от него эта зараза мигом расползётся... Но ты не думай, что я не старался, друг мой Шогол-Ву. Не каждому бы так ловко удалось посеять тревогу, понял? А ты чуть не перегадил всё. Уселся, значит, на зверя и бежать, а нам что? То ли тоже уходить путём, которым думали, то ли следить, чтоб ты опять не попался. Времени в обрез. Я вот не понял только, чего Коготь остановил лучников. Боялся, может, что уложат тебя, а мы его, а так не тронем? Ну, чего гадать, лучше богам воздать хвалу, что так вышло.

Человек обернулся к каменным статуям, почти чёрным под сумрачными сводами. Рыжее пламя жаровни выхватывало из мрака строгие черты.

— Я уже им столько подношений должен, что диву даюсь, как они ещё согласны трудиться в долг. Ну, даю слово, как только получу награду, за всё расплачусь... Слушай, точно голоса! Ближе теперь! Стоять можешь? Вот, у меня твой лук...

Шогол-Ву прислушался.

— Никого нет.

— Да как нет, если ещё чуть, и я слова разберу! Ну, слышишь, гомонят? А вот баба воет. Покойников несут!

Запятнанный встал на ноги, пошатнувшись. Застыл на мгновение, поморщился и заковылял к двери. Толкнуть не было сил. Человек помог.

— Тихо.

— Это сейчас тихо, а только что выли! — прошипел человек. — Да тут они, у храма уже. Раньше уходить нужно было. И что теперь? Ты их всех не перебьёшь!

Шогол-Ву отодвинул его и вышел. Огляделся, побрёл вокруг храма, глотая стылый воздух. Когда темнело в глазах, касался рукой серого камня, изъеденного дождём и ветрами. Упокоище молчало.

Вернулся, и спутник уставился на него тревожно.

— Ну?

— Никого.

— Да быть не может!

Человек вылетел наружу. Прошёл, даже пробежал, оглядывая всё кругом. Вернулся торопливым шагом, потирая виски, схватился за повод рогача и потащил его из храма.

— Уходим, слышишь? Если не живые, значит, души посыпались с холма. Ох, много я дряни совершал, а такого ещё не было! Погоди...

Он достал нож, плохой, годящийся только для кухни, и, потянув куртку к себе, спорол око с груди Шогола-Ву. Поддел нитки, отодрал с треском, скомкал. Вернувшись в храм, бросил в жаровню. После придержал дверь, выпуская нептицу.

— Как поедем? Вниз, к озеру?

Шогол-Ву помолчал, раздумывая.

— К Зелёным угодьям. Если через Приозерье, много открытых мест. Дороги, поля. Нужно к угодьям, по Безлюдью, а потом по реке.

— Ну, ты проводник, ты и веди. Вот только ехать как? Мы у ворот трёх рогачей оставляли, думали, ты с нами выйдешь, а ты... Пусть эта тварь тебя и несёт теперь!

Нептица фыркнула, мотнула головой, но стояла послушно, пока Шогол-Ву пытался влезть ей на спину. Когда бежал, спасая жизнь, израненное тело слушалось, а теперь пришла боль.

Человек глядел-глядел и сплюнул.

— Свалишься ещё, а я ищи, подбирай. На рогача давай!

Он переплёл пальцы, подставил ладони, чтобы запятнанный мог подняться. Сам сел позади.

— К угодьям — это куда?

Шогол-Ву указал рукой.

— Ну, вперёд. Только... Да ты слышишь? Теперь-то слышишь?

— Помолчи. Ещё. Там кто-то есть, может, зверь. Не всадник.

— Зверь? Ты что, не слышишь, как они воют? Голоса!

— Я не слышу голосов.

Человек хлестнул рогача, и тот сорвался с места.