— Так вот, слушай: когда ясно стало, что тебя сцапали, это я предложил за тобой полезть, понял? Упрашивал её именем всех богов. Очень ты ей не по сердцу, оно и ясно: видно, что Трёхрукий разумом обделил. Ну, всё ж таки согласилась она помочь. И знаешь, что сказала?

Человек прервался, ожидая вопроса. Не дождавшись, продолжил:

— Что пустит стрелу тебе в сердце. А, ну как? Мол, это великая милость, умрёшь не в петле.

Шогол-Ву промолчал.

— Нет, понимаешь? Прям так и сказала! А что тебя вытянуть можно, ей и в голову не пришло. Стоит и глазами хлопает. Выродки вы и есть, что чужих не жалко, что своих. Уж не знаю, как удалось её уболтать, так что никакой тебе половины награды, ясно? Считай, ты мне за спасение должен.

— Тот Перст, Чёрный Коготь... Он сказал, награда будет не той, что ждёшь. Сказал, это плохая вещь. Что за камень?

— Сказал, сказал... А что ему было говорить? Ясно, хотел вернуть, камень-то ценный. Шутка ли, пятьдесят жёлтых! Это ж целое состояние.

— Покажи.

Человек помедлил, затем решился. Присел рядом, потянул из-за ворота шнурок. На нём болтался камень в простой серебряной оправе: лозы, листья, но такие немудрёные — людские мастера и топорами вытёсывали краше. А камень белый, в пол-ладони, круглый.

— Это не самоцвет. Речной камень.

— Ну так и что с того? Если какой-то дурень готов отдать гору золотых раковин вот за это, мне всё равно, самоцвет оно, булыжник или рогачья лепёха. Дал слово добыть, и добыл. Три жёлтых, так и быть, я тебе дам. Ну, может, ещё накину, если с кораблём что не так выйдет, поможешь. А на Сьёрлиге, как вы там говорите, наши тропы расходятся.

Человек спрятал камень под рубаху, оторвал ещё полосу от холстины и вернулся к спине Шогола-Ву.

— Гляди, а у вас и по телу пятна эти. И у баб тоже?

— Чёрный Коготь сказал, Свартин из-за камня стал таким. Что это за камень?

— Вот заладил — камень, камень!.. Да мне почём знать? Я его с собой долго таскать не собираюсь, встречу кого надо, передам, возьму награду. Ты позаботишься, чтобы не обманули. И пусть у них головы болят... Ты слышал?

Он замер. Шогол-Ву прислушался, но только рогач всхрапывал, потрескивала жаровня, нептица вычёсывала перья и шептал ветер в высоком окне.

— Голоса! — тревожно сказал человек. — Много. Они что, уже несут мертвецов? Я думал, к ночи, не раньше. А может, дым заметили?..

Запятнанный поднял ладонь, призывая его молчать. Послушал ещё.

— Людей нет. Ты ошибся.

— Да как нет!.. Вот, вот, заговорили все разом. Тебя, может, по голове били и слух отшибло?

Человек поднялся торопливо, прошёл к двери. Отворил, сунул нос в щёлку. Долго стоял.

— И правда никого, — наконец, согласился он. — Ветер, что ли, гудит в ветвях. Башка ещё сегодня тяжёлая, как бы снова не жар...

Он тряхнул головой, постоял, нахмурившись, и вернулся. Ему пришлось обогнуть нептицу — та подошла, чтобы тоже поглядеть.

— Не стой на пути, тварь, — сказал человек беззлобно. — Эй, хочешь послушать, как мы тебя спасали? А чего ты, к слову, в доме застрял, а? Правда, что ли, Свартина вернулся прирезать?

— Я не трогал его. Может, ты задел ножом, когда снимал камень?

— Ну, знаешь, так задеть, чтобы он к ушам богов отправился, и не заметить — это кем быть надо? Его смерть не на моей совести. А нечисто тут что-то, друг мой Шогол-Ву. Вся площадь гудела, выродок виноват. Будто и видели тебя, и нож твой... И с петлёй спешили, Вольду знать не дали. Я думал, его дождутся сперва, брат как-никак, имел право с убийцы Свартина ту цену спросить, какую счёл бы нужной. Клур Чёрный Коготь сам решил, и, видно, не страшило его, что скажет на это Вольд.

Человек подбросил хвороста в жаровню, ополоснул руки и взялся за полотно.

— А может, хотел тебя быстрее убрать, — задумчиво добавил он. — Чтобы ты Вольду чего лишнего не сказал. А что ты мог сказать?

— Что не убивал.

— Что не убивал, хм... Любой так бы и сказал, если б попался. Но если не ты, то кто? И зачем?

Он помолчал ещё немного, ловко и бережно накладывая повязку. Подвернул край полосы, оглядел, что получилось.

— Ну, что бы там ни задумал Чёрный Коготь, не наше дело. Уберёмся отсюда, и пусть Разделённые земли хоть огнём горят. А всё-таки дело нечисто.

Он хмыкнул, завязывая горшочек с мазью.

— Поняли мы, значит, что ты попался. Медлил чего?

Шогол-Ву промолчал.

— Ясно, время нам выгадывал. Боялся, что дикая баба далеко не уковыляет. Вот хотел бы я понять, что у таких, как ты, в башке. Она ж слова доброго тебе не сказала. Оставил бы её стражникам, а мы б за это время ушли. Уже, может, награду бы получили! А этой поделом. Нет, себя не пожалел, и чего ради? Она-то вот не спешила тебя выручать.

Человек растянул сумку, заглянул, достал куртку, свёрнутую плотно. Мазь уложил на дно.