Обычному слуге никогда бы не стать Адептом. Но он сам когда-то решился попросить об этом. Не Мерикоса, он слишком боялся авторитета и статуса главы рода Айхлен, чтобы просить о таком. Но он попросил его внука, последнего и любимого наследника, Борстада. Но был избит.

Его избил сам Мерикос. Буднично, как будто не было ничего более тривиального, он в пару мгновений выбил весь дух из двенадцатилетнего мальчика. Но когда Марко проснулся, чувствуя боль во всём своём теле, в каждой косточке, его ждало четыре слова. Кто-то написал эти слова на клочке бумаги, уложив на его прикроватной тумбе.

"Ты сделаешь это сам."

Это был уже не первый, но самый важный урок в его жизни. Думая об этом сейчас, он смотрел на старика, чьи глаза источали всю боль мира и ярость одновременно, он знал как должен поступить.

Он видел тот самый крах, о котором предупреждал его отец много лет назад. Крах семьи, которой они оба посвятили свои жизни. Чьим смыслом существования она стала. Он видел тело младшего господина, того, кто должен был в будущем исправить все несправедливости и повести их к светлому будущему. И он видел дитя, что стало невольным вестником смерти, немезидой в обличье невинности.

И теперь он знал, что должен делать.

Взмахнув мечом, Марко мгновенно сменил стойку и атаковал. Его клинок двинулся быстро, бесшумно, как сам ветер, а он в два длинных шага оказался перед Совирой. В свете зажженных ламп блеснуло оружие. Кто-то тихо вскрикнул, кто-то взревел, кто-то шокировано ахнул.

— Простите, господин. Я должен был это сде-ла-ать..

Фраза слуги затихла. Его глаза не смотрели на девочку. Она, беспечное и юное существо, никогда не имела для Марко такой ценности, как его господин. Он хотел поймать другой взгляд, полный прожитых лет и отеческого негодования. Но веки были слишком тяжелыми, а тело не двигалось с места.

— Ещё один человечек, который не видел дальше собственного носа. Мы больше не будем предупреждать. Мы уходим! — тихо, но так зловеще прошептала Совира.

Девочка игриво переступила тело, мешающее ей пройти, неспешно подойдя к двери. Лишь мгновение она помедлила, но тело Ронты словно парализовало каким-то чудовищным ядом. Последнее, что он услышал прежде чем маленькая фигурка растворилась в темноте за дверьми поместья, были его слова, слышные только Ронте.

— Мы есть Лорд Затухание, человеческая личинка. Когда ты станешь достаточно сильным, Мы вернёмся чтобы уничтожить твою Силу. До встречи, маленькая личинка.

Последнюю часть фразы, показалось ему или нет, Демон сказал с почти осязаемым наслаждением. Так живо эхом отдавались эти слова в уме парня, что он с трудом пришел в себя.

— Ты.. ты! Считаешь, что уже убил меня!? — вырвалось само собой из уст Ронты. Он кричал, по настоящему кричал, — Приходи, если посмеешь!

Его крик звенел диким эхом, наполненный силой и яростью, которой никто не мог ожидать от мальчика двенадцати лет. Но это был лишь крик. Обратив к нему мимолётные взгляды, все принялись за куда более важные дела. В эту ночь семья Айхлен потеряла слишком много.

...

Утро Ронта встретил так и не сомкнув глаз. Тревога, рождённая в его сердце Демоном, ещё не выветрилась. Почти пустой, огромный особняк, за всего одну ночь превратился на его глазах в оплот одиночества. Ронта шел по всё тем же пустым коридорам, видел всё те же богатые убранства и портреты, стройными рядами взирающие со стен. Но всё это словно теперь лишилось жизни. Все люди, встреченные им, как будто потеряли часть воли, удерживающей их от спада и отчаяния.

И хотя Ронта и прежде застал семейство Айхлен не в лучшие их времена, одна ночь показала всем что всегда бывает хуже.

Леди Лиола не появлялась тем утром на людях. Многие понимали почему, некоторым было безразлично, кто-то угрюмо злорадствовал. Ронта и сам жалел эту женщину, потерявшую в одночасье всю семью.

Той ночью, несколько часов назад, он видел как отчаянно она вцепилась в тело своего мужа. Как кричала, звала его и безуспешно трясла. Солдаты стражи боялись к ней подходить, но спустя несколько попыток Мерикос таки вырвал её из беспамятства. Тогда, сильная и могучая Мастер Печатей, не смогла встать на ноги без чьей-то помощи. Она что-то говорила, лепетала тихо имена и повторяла фразы, но в ответ слышала нервные причитания солдат и слуг.

Это было уже после ухода Демона, забравшего с собой её единственного ребёнка.

Ронта верил, что она вскоре будет чувствовать себя лучше. Раны всегда затягивались, хотя некоторые из них и становились уродливыми шрамами. Ронта знал это, как не знали многие. Не было страшнее ран, чем раны душевные. Они никогда не затягивались, никогда не забывались.

"Эта сентиментальность меня может и не угробит, но покалечит точно! Ну-ка, проснулись, дела ждут!" — подбодрил себя мысленно Ронта, увернувшись от пробегающей мимо служанки. Та кивнула ему, быстро, мимоходом, едва не споткнувшись о собственную ногу. Девушка напомнила ему о двух, юной девушке и юноше, которых он оставил без присмотра.