Один — резкий и юркий, молниеносно поражающий своих оппонентов. Другой — тяжеловес, мощь чьих ударов могла рушить стены.

Эта схватка с самого начала не могла быть равной. И всё же явного фаворита перед поединком так и не определили. Крупье озолотились на ставках, трибуны ломились от количества народа. Бой должен был стать величественной коронацией одного и окончательным падением другого… И он, мягко сказать, разочаровал.

Они оба знали, как будет сражаться их соперник, ведь видели немало сражений друг друга. Вот только один этим воспользовался, а второй самоуверенно понадеялся на собственные умения. Он рванул к громиле по прямой траектории, нацелился на того сокрушительным ударом и… промахнулся.

Островитянин был быстрее, но явно не ожидал, что этот гигант в чёрной броне с двуручным мечом окажется куда проворнее, чем представлялось со стороны. Он нанёс буквально пару ударов даже не в половину своей силы, но этого хватило, чтобы самурай пал.

А хуже всего то, что его противник словно решил поиздеваться над ним. И унизительно пощадил.

Под злобный гул толпы, требующий расправы, он затащил тело в клеть в полном молчании, а затем растворился в тёмных коридорах. И вот теперь Норико лежал на холодной каменной койке с дырой в животе, опутанный грязными повязками, накачанный непонятно чем и взирал в тёмный сырой потолок под перезвон различных предметов.

Парень повернул голову, что отдалось крайне неприятной ноющей болью и увидел низкого, сгорбленного старика с всколоченными волосами, который нервно перебирал инструменты, которыми с явной периодичностью копался во внутренностях раненых бойцов.

— Ты — идиот! — хриплым голосом воскликнул он, поняв, что его подопечный проснулся. Развернувшись, он сердито помахал скальпелем, не внушающим доверия, натянул большие, чуть потрескавшиеся очки-гоглы на морщинистый лоб и продолжил, — Ты на кой ляд на него так полез!? Знал ведь, что он тебя на холодец порубит, дубина! Сколько раз я по частям собирал таких как ты? — старик был очень зол. — Много. Даже больше, чем дней ты здесь. Вот ответь мне, порадуй старика, ты зачем самоубиться так глупо решил?

Норико задумался. Он не хотел бесцельно умирать. Быть может, решил доказать самому себе, что никто и ничто ему нипочём. Что он может победить кого угодно. Глупо? Возможно. Впрочем, какая разница, если каждый раз после боя, когда, казалось бы, право на жизнь осталось при нём, его всё равно мог вероломно отнять любой из сотен ублюдков, что сидят на трибунах. Восход никому не известного гладиатора попортил немало крови тем, кто был заинтересован в победах карманных бойцов, и островитянин в какой-то момент перестал считать количество посланных ему сверху угроз расправой. Какая разница, если каждый выход на арену приближал его к судному дню? Какая разница, если шансов выбраться с арены у мертвеца было в десятки раз больше, чем у живого? Какой смысл, если он раз за разом тешил себя очередным притворством, надеждой на призрачный шанс, которые после превращались лишь в глубокое разочарование, оставляющее на душе неизлечимые рубцы.

Он высказал это старику, хотя и сам не понимал, зачем. Наверняка ему даже не было дела до этого. Он просто лечил гладиаторов, чтобы те могли выйти заново на арену, только и всего. Но он ответил:

— Ты каждый раз выходишь на битву, словно зная, что она последняя. И ведь ты сам приближаешь себя к смерти. Раз за разом надеешься, что лезвие её косы полоснёт по горлу. И раз за разом разочаровываешься, что каждый раз оказываешься жив. Ты согласился на дуэль с ним ради чего? Ради того, чтобы снова доказать себе свою исключительность? Или ради того, чтобы его шпага пронзила тебя окончательно? Ради того, чтобы наконец оказаться в объятиях смерти.

— Ради… Стоп! Шпага? — он попытался резко подняться с койки, но затрещавшая в теле боль не дала этого сделать, — Какая ещё шпага?

Он взглянул на старика, тот подошёл ближе. За тёмными стёклами очков не было видно его глаз, а голос оставался безразлично-спокойным.

— Успокой своего внутреннего демона, воин, и тогда однажды ты всё себе докажешь, а до той поры помни, что одиночкам в этом мире не выжить.

Старик достал из-за пояса тёмный флакон, резко откупорил его, обронив на пол несколько капель не самой приятной на вид мутной жижи, а затем бесцеремонно вставил горлышко в рот Норико. Мерзкий, отвратительнейший привкус этой дряни полился в глотку, отчего захотелось моментально выблевать ту гадкую байду, которую им дают, дабы не окочурились. Из глаз резко полились слёзы, Норико замычал, пытаясь то ли болезненно, то ли яростно вскрикнуть, однако старик всё дальше и дальше отдалялся от него, давая проход тусклому свету факельной лампы.

С такими неприятными ощущениями Норико приходил в себя…

***

Полтора часа пролетели быстро. Возможно, даже слишком. Возвращаясь к своим, Скайлор ожидал, что что-то непременно пойдёт не так, на них свалится ещё один, подобный огромной мусорной куче, ворох проблем, или произойдёт что похуже. Но нет! Всё оказалось удивительно спокойно.

Эльфийский гадёныш, к счастью, умудрился никого не ограбить и помалкивал, сидя в углу. Кора, как и всегда, занималась чем-то своим где-то поодаль. Некши возилась со своим раненым дружком, слава Софи и девяти архидьяволам, понемногу пришедшим в себя.

Он всё ещё был слаб, хотя уже рвался встать с подстилки, изрядно пропитавшейся его собственной кровью, так что демонокровный строго приказал тому отлёживаться. Пока у них было время на отдых, необходимо было воспользоваться им в полной мере.

Казалось, что стрелки на циферблате стоящих в коридоре часов недвижимо застыли, но вдруг кастелян лично почтил их своим присутствием.

— Вас можно на минуту? — спросил он таким тоном, обращаясь к Скайлору, что тот предпочёл не отказываться.