— Я знаю, Шон. Я всё знаю, — я не сдерживала слез. — Не думай, что я мню себя всемогущей. Просто… — я набрала воздух и выдохнула, успокаиваясь. — Просто, пока Вик жив, помоги мне бороться за него, а когда… если умрет, помоги смириться.

Шон внимательно посмотрел мне в глаза.

— Да, мой свет. Ты всегда и во всем можешь на меня рассчитывать.

Отчаяние, вызванное словами Шона, выело весь свободный vis, и я в бессилии закрыла глаза, пытаясь задремать на несколько минут и дать высвободиться резерву.

— Хотел как лучше, а опять навредил, — горько произнес мой названый брат.

— Нет, ты сделал, что должен… И я не помню, чтобы ты мне вредил, — тихо пробубнила я.

Он вдруг снова вспыхнул, хоть и намного слабее, и снова отдал мне всё без остатка. Небольшая порция vis высвободила резерв, и, словно согревшись изнутри, я тут же почувствовала себя полной сил, в отличном настроении и готовой ко всему.

Шон был измучен двумя вспышками подряд и пуст, но очень горд собой: устранил вред, якобы причинённый им. Я взяла его за руку, не за ладонь, а там где манжеты, и повела к диванчику. От опустошённости он совсем плохо соображал и покорно плюхнулся, когда я подтолкнула его. Когда я завозилась, пытаясь совладать с узкой юбкой и при этом сесть ему на колени, как наездница, до него дошло.

Радостно сверкнув глазами и расплывшись в счастливой улыбке, он быстренько спрятал ладони себе под бёдра, как бы сев на них: условный знак, что он не коснётся меня без разрешения. Я тоже обрадовалась. В последнее время он стал так самостоятелен и самоуверен, что я всерьез опасалась его возражений по поводу предстоящего подкармливания.

— Как раньше, — выдохнул он.

— Угу, — улыбнулась я, и, собрав светло-розовый vis на кончике пальца, провела им по губам. Шон не выдержал соблазна и поймал его, но не глотнул vis сразу, а слизывал, растягивая удовольствие. Шон ощущает vis на нюх и на вкус, моя светло-розовая сила для него — пьянящая сладость с тысячей оттенков. Сколько вариантов светлых эмоций, столько и еле уловимых вариантов вкуса. Он застонал от удовольствия, и я тихо засмеялась — в этом звуке не было ничего сексуального, это был стон гурмана, получившего лучший в мире деликатес. Слизав всю силу, он выпустил мой палец и даже слегка отстранился. Шон легко бы вытянул из меня ещё, но тянуть — это не просто невежливо, это оскорбительно, а тому, из кого тянут силу, это как минимум неприятно.

— А как же Эльвиса? — спросила я. — Она же может дать что угодно…

— Но только не сладость, — ответил Шон с сожалением, — я сам удивляюсь, отчего так.

Я расхохоталась.

— Я твоя конфетка.

Он улыбнулся чуть грустно и укрепил расползшиеся щиты на нашей связи, но тихое эхо всё же долетело до меня: «Ты мой свет».

«Моя защита и моё копье. Мой брат, вставший вровень со мной», — ответила я…

И оказалась в пустыне. Во внутреннем мире Шона.

Он стоял рядом, и я с интересом всмотрелась в него. Он изменился. Стал выше. Действительно вровень со мной. Лицо со змеиными глазами и изогнутыми длинными щелями ноздрей было странно красивым. Шрамы не портили его, а смотрелись естественным украшением. Мало что изменилось в нём — и в тоже время не осталось ничего прежнего.

— Пойдём, — предложил он, и я увидела прелестный оазис, от которого веяло свежестью и прохладой.

— А многое тут поменялось, — заметила я.

— Ещё бы, — хмыкнул Шон.

Солнце не палило, жара была не удушающей, а расслабляющей, как в хорошей сауне… Через пару шагов мы вдруг оказались в оазисе у шатра. Большого… Половина стен были подняты, чтобы пропускать ласковый свежий ветерок, внутри лежало множество подушек, ковриков, столиков, тюфяков… И во всем этом неуловимо чувствовалась женская рука.

— Ты приводишь сюда Эльвису, — высказала я свою догадку.

— Да, здесь она спит.

— Хотела бы я знать, как она выглядит на самом деле.

— Как и ты, телом она мало отличается от себя настоящей.

От себя настоящей… Я тут же попыталась себя рассмотреть. Укус Стража на ладони оказался подвижным рисунком, не дававшим всмотреться в него. На месте, где гнездился стилет — Убийца Богов — остался шрам. А всё остальное: кожа, пропорции тела, скрытого белым длинным одеянием, оказались привычными и знакомыми. Лицо мне рассмотреть было негде.

— А лицо? — спросила я, обернувшись на Шона. Тот склонил голову, словно любуясь, потом нежно коснулся тыльной стороной ладони моей щеки.

— Почти то же. Глаза больше…

Я оглянулась.

— Хорошо тут…

— Да, теперь хорошо.

— А почему мы вдруг оказались у тебя?

— Ты сама пришла. Не знал, что так можно. Наверное, когда ты в сердце своем признаёшь меня братом, то получаешь доступ сюда. А поскольку мы почти обнимались…

— Я обняла тебя за шею.

Он кивнул и замолчал.

— Я, наверно, пойду… Раз нагрянула без приглашения…

— Мой свет (моя жизнь), я твой и это место (мой дом) — твой.

Мыслеречь соединяла воедино понятия, переводя слова давно умершего языка.

— Спасибо. Жаль, что мне некуда тебя пригласить, — ответила я, смутившись.

Шон засмеялся.

— Тебе есть куда меня пригласить, но в твоём доме царит твой сын. И он (племянник) не будет мне рад.

На мгновение задумавшись, я поняла, что он говорит об утреннем луге…