— Генерал Авалос, — Аргус стоял растерянный и взволнованный. — Эйр Олиф Миораль.

Ида вскочила слишком резко, услышал его имя, потому небольшая чашка из тончайшего фарфора выскользнула из тонких пальцев, падая на пол. Звон треснувшей посуды заполнил комнату, и на полу разлилась темная лужа. Но выродка смотрела не на неё, а на дверной проем, в котором вот-вот появится тот, от которого она так тщательно скрывалась всё это время.

Казалось, сердце настолько оглушительно бьётся, что вот-вот выпрыгнет вслед за разбитой чашкой и затрепыхается у ног, желая спрятаться куда-нибудь под небольшой уютный диван.

— Какая неуклюжесть, — цокнула языком Эменгар, смотря на служанку, сдвинув брови. — Немедленно убери за собой!

Но Ида будто не слышала, что обращаются к ней.

— Ида, — Эменгар щёлкнула пальцами. В ту же секунду одна из выродок бросилась убирать разбитую чашку.

— Да что с тобой такое? — Не могла понять Эменгар.

— Наверное, это усталость, мама, — попыталась успокоить её Авилина, понимая, что вопрос вовсе не в усталости.

— Скажите эйру Миоралю, что я буду ждать его в своём кабинете, — поднялся из кресла Зоран, бросая взгляд на Иду и поворачиваясь, чтобы выйти. Но Олиф был уже здесь, и он смотрел на женщину, ради которой хотел пойти против всего общества.

Новость о том, что импер Ингальвур жив, распространилась очень быстро и достигла ушей Норальфа. Здоровье последнее время его подводило, к тому же добавилась подозрительность, что все кругом хотят извести.

— Ты должен встретиться с этим треклятым проходимцем, — император восседал на троне, шумно втягивая воздух в лёгкие со свистящим звуком. Пагубные привычки сказались на состоянии, и вечные застолья не принесли пользы, делая из Норальфа больного старика с ожирением. Он с ненавистью смотрел в зеркала, считая, что они лгут, но самочувствие доказывало обратное. Придворные лекари боялись лишний раз показываться на глаза императору, ибо каждое слово могло стать последним, и голова с заострёнными ушами украсила бы ворота дворца на устрашение всем остальным.

Норальф любил страх. Он впитывал его кожей, чувствуя, как тот разгоняет по венам эльфийскую кровь, упивался чувством власти, расширяя своё безграничное влияние. Племянник, выросший во дворце среди казней и гонений, спокойно спускался в подвалы тюрьмы, порою собственноручно исполняя приказы дяди. И Норальф видел, как хищно блестят глаза Найла.

— Бери самых лучших эльфов и привези мне голову того, кого народ зовёт Ингальвуром.

— Такое чувство, что ты боишься его, — усмехнулся Найл, подбрасывая яблоко и выкидывая острый нож в его сторону. Лезвие пронзило плод, устремляясь в сторону резного деревянного столба, одной из опор большой залы, в которой Норальф принимал посетителей. Нож с хрустом вошёл в деревянную плоть рядом с подпирающим столб орком и застыл, а Найл победно улыбнулся.

— Перенеси свои занятия в другое место, — скривился Норальф, пока орк оскалил жёлтые зубы. — И не смей говорить мне, что я кого-то боюсь! — его пальцы сжали подлокотники так, что побелели костяшки.

Найл неторопливо подошёл к столбу, вытаскивая нож. Стащил с лезвия фрукт и вонзил белые зубы в мякоть плода, отправляясь на выход.

— Не забывай! Ты обязан мне жизнью! — донеслось вслед.

«А мой отец обязан тебе смертью», — мелькнула мысль в голове Найла, и стражи распахнули перед ним две массивные створки дверей, открывающих взору длинный коридор. Будущий импер вошёл в свою силу и готов был в любой момент занять трон. Он бы мог попробовать свергнуть Норальфа при помощи тех эльфов, которые были ему преданы, но не желал становится императором на крови, как называли его ненавистного дядю. К тому же правая рука Норальфа — злобный орк Тоттель, который готов был отдать жизнь за хозяина, был достойным соперником, и его нюх отменно находил предателей. Однажды Найл дал золота эльфу, вознамеревшемуся убить императора, но из затеи ровным счётом ничего не вышло. Треклятый Тоттель повёл носом, вытаскивая из толпы именно того, кто должен быть исполнить свой долг, и единственное, что сделал для бедняги Найл — убил его быстро, не давая возможности выпытать нужную информацию.

Теперь на пути к власти встал ещё один — Ингальвур, и Найл обязан убрать его с дороги, потому что не верил в то, что брат может быть жив. К тому же право наследования принадлежит ему, как перворожденному. Но, зная настроения народа, можно понять: Найла не желают видеть во главе Эльдиона, ведь импер не снискал народной любви. Пусть катятся со своей любовью, ему не нужна она, лишь трон и власть по праву, ведь в его венах течёт кровь Великого Джоралфа.

Он бросил огрызок яблока в сторону, не беспокоясь о том, что кому-то придется убирать за ним, и, шествуя по коридору, выбрался на улицу, поднимая глаза к небу. Совсем скоро зима вступит в свои права, и новый цикл запуститься. Один из магов говорил: грядут перемены, и каждый из них понимал их по-своему.

Отдав приказ начальнику стражи собирать в дорогу лучших воинов, он отправился в конюшню узнать, сможет ли его жеребец вынести дальний путь.

— Я так скучала, — женские руки обхватили импера со спины, прижимая к себе, но Найл тут же схватил тонкое запястье, разрывая объятия, и вывернул девицу так, что она оказалась прижатой к стене. Бросив взгляд по сторонам, он увидел, что их близость стала достоянием нескольких рабочих, и потащил Мариолу в ближайшую конюшню.

— Если не хочешь, чтобы твоя голова висела на императорском заборе, веди себя иначе, — он отбросил её руку так, что дочь кухарки чуть не упала.

— О, Найл, разве ты не любишь больше меня? — спросила, широко распахнув глаза. — Мне казалось…

— И это правильное предложение! Тебе казалось, треклятая девка. Не знаю, что ты вбила себе в голову, но твоё место в моей постели лишь тогда, когда я позволю! Ты не смеешь касаться импера при всех!

Её глаза цвета молодых листьев наполнились слезами.

— Ты никогда не был так груб со мной! — пыталась защититься.

— А ты вела себя тихо, — тут же отозвался, поправляя черный плащ и ремни, удерживающие оружие. — Грядут большие перемены! Трон в опасности, и кто знает, кто будет следующим императором.