— Дилемма, однако, — почесал в задумчивости подбородок краском, прекрасно понимая, что именно стоит на обеих чашах весов конечного решения. Так-то ВВС РККА действительно быстро могут насытиться боевыми машинами и потому окажутся куда более вездесущими, нежели противник. Однако потери советских летчиков при этом, несомненно, вырастут. И не исключено, что сильно. Что для Fw-190, что для Ме-262, что даже для Ме-109G2 эти американские истребители окажутся отнюдь не равными врагами, а, скорее, жертвами. Пусть даже жертвами кусачими.

— Вот-вот! — поддержал Поликарпов задумчивое почесывание подбородка товарищем, совершив точно такое же действие.

— Война. Ничего не попишешь, — наконец, высказал свою мысль на сей счет Геркан, привычно разведя руками. Тут было можно не сдерживать этот паразитный жест вовсе. — Как там говаривал кто-то из великих? Бог на стороне больших батальонов. Кажется так. Тем более, что подавляющее большинство пилотов военного времени всё равно окажутся не чета довоенным в силу куда меньшего срока подготовки и налета. Стало быть, и выбора тут нет. Надо брать!

— Всё так, — не стал возражать авиаконструктор, который также понимал, что в данном вопросе выбора особого у него действительно не имеется вовсе. Самолеты Красной армии нужны были здесь и сейчас, а не когда-нибудь потом. Ведь помимо боевых потерь и неизбежных аварий, всегда следовало принимать во внимание такой фактор, как ресурс планера, завязанный на количество летных часов, а также число взлетов и посадок, счётчик чего в боевых условиях начинал крутиться с пугающей быстротой. Особенно при интенсивном маневрировании в боях, что многократно пожирало этот самый ресурс из-за чрезмерных нагрузок, испытываемых любыми машинами. Как результат, иные истребители и одного квартала не задерживались на летном поле, отправляясь в утиль или же в капитальный ремонт по причине образования в силовых элементах планеров усталостных трещин. Война ведь шла такая, что на износ трудились все, и люди, и техника. Великая Отечественная Война!

Наконец была объявлена посадка на борт гидроплана и подхватившие свою поклажу пассажиры потянулись внутрь огромного серебристого брюха «Бристоля», каковое персональное наименование имел конкретно данный Боинг-314. По причине своей уникальности они вообще все были именными, словно пассажирские суда, а не самолеты.

Зайдя в основной салон гидроплана через услужливо распахнутую стюардом дверь, Геркан снял с головы шляпу, махнул рукой Поликарпову, чтобы тот следовал за ним и, не дожидаясь чьих-либо подсказок, направился по единственному проходу в самый хвост летающей машины. Пройдя третий, четвертый, пятый и шестой отсеки, он отворил единственную дверцу и попал в мир роскоши. Естественно, насколько эту самую роскошь вообще виделось возможным реализовать на борту отнюдь не частного, а рейсового самолета. Хотя, по чести говоря, главной роскошью тут являлось отсечение отсека дверцей от прочего салона, где умещалось еще под семь десятков пассажиров.

— Ну вот, Николай Николаевич, скидывайте своё пальто и располагайтесь, — начав снимать верхнюю одежду, Александр махнул рукой в сторону имевшейся настенной вешалки. Пусть за окном вовсю царствовала мерзкая непогода и прохлада, жилые отсеки самолета уже были прогреты отводимым от работающих двигателей теплом, отчего находиться в них можно было в повседневном одеянии и не испытывать при этом дискомфорт. — Сейчас мы с вами еще горячего чая с бутербродами бахнем, — потряс он вытянутым из портфеля небольшим термосом и бумажным кульком, — тогда жизнь вообще великолепной станет. Вы как, не против чая?

— Не против, — разместив в указанном месте пальто, улыбнулся Поликарпов и даже потер в предвкушении руки. Или это он так пытался поскорее согреться? Кто знает! — Только, увы, должен констатировать, что пить мне не из чего. Не подготовился я к этому полету так, как вы.

— Ничего страшного, — отмахнулся от озвученной проблемки Геркан, поскольку она действительно яйца выеденного не стоила. — Тут в носу имеется небольшой бар. Как только остальные пассажиры рассядутся и перестанут занимать проход, схожу и позаимствую там для нас с вами кружки с блюдцами.

— Ого! — только и смог, что удивиться авиаконструктор. Причем непонятно чему больше — наличию в самолете полноценного бара или же имеющимся об этом факте у собеседника познаниям.

— А что вы хотите? Всё это великолепие создавали для комфорта перелетов исключительно власть имущих персон, — повел по сторонам руками Александр, благо имеющийся в их распоряжении объем пространства это позволял. — Как же им лететь часов десять и без бара? Без бара никак!

— И не поспоришь, — хмыкнул Николай Николаевич, поудобнее устраиваясь в левом крайне кресле, откуда через иллюминатор открывался вид на гавань, с водной глади которой им вскоре предстояло взмыть в воздух.

— Ну а пока суета не улеглась, поведайте уже, наконец, удалось ли тряхнуть бриташек на поставку реактивных самолетов и моторов? — плюхнувшись в центральное кресло, не сильно громко поинтересовался Александр. Может отсек у них и был изолированным, но стенки тут везде были очень уж тонюсенькими. — Тут нас вряд ли кто-либо услышит, если не говорить в голос.

— Вы знаете, удалось! — расплылся Поликарпов в откровенно хищной улыбке, которую от столь интеллигентного человека вряд ли можно было ожидать. — Вы бы только видели их реакцию, когда я стал перечислять интересующие нас темы и машины! Они-то полагали существование своих реактивных истребителей великой тайной за семью печатями. Даже в бой их до сих пор ни разу не выпускали. Разве что в учебные. Натаскивают с их помощью пилотов поршневых самолетов противостоянию намного более скоростным машинам. И только.