— У вас было когда-нибудь такое ощущение, что время вокруг вас как бы замирало? Почти останавливалось, или тянулось, как тугая резина?

Фролов задумался на секунду, а затем утвердительно кивнул:

— Было, в гражданскую… Подо мною коня бомбой убило… Я на ноги встал, а тут казак на лошади подлетел… Шашкой на солнце сверкнул — все, думаю, прощевайте хлопцы — развалит сейчас надвое мою бедовую головушку… Его лошадь на дыбки встала, да так и замерла… И казак замер с занесенной шашкой, словно живой дагерротип… Не знаю как, но вывернулся… Думал, свезло, либо бог спас… Хоть в бога и не верую.

— А вот Трефилов думал по-другому — как ученый, — вновь продолжил доклад Иван. — Считал, что всему есть научное объяснение. Он назвал это явление «эффектом длинного времени» и принялся за его изучение. Почти два десятка лет у него ушло на то, чтобы сформулировать свою теорию.

— Да, странный народ эти ученые, — покачал головой Фролов. — И как он все это объяснил?

— По теории профессора Трефилова каждый организм обладает индивидуальным биологическим временем. Запас этого времени у разных организмов разный: у кого-то исчисляется минутами и днями, как, например, у бабочек-однодневок, а у некоторых — сотнями лет. Например, галапагосские черепахи, что могут прожить и больше, почти двести. Запас этого индивидуального времени зависит от биологических особенностей каждого отдельного организма и вредных условий жизни, наносимых этому самому организму. Ну, там, водку пьешь — десять лет долой, куришь — пять, чахоткой болеешь…

— А как это влияет на то самое «длинное время»? — не стал дослушивать Фролов, тут же ухватив суть.

— Сейчас попробую сформулировать… — Чумаков потер руками виски. — Трефилов считает, что помимо вот этого индивидуального времени, существует еще и общее… Абсолютное, Ньютоновское, то, что отсчитывается простыми часами.

— Погоди-ка, дай соображу… — Остановил Ивана Лазарь Селивёрстович. — Выходит, что внутри нас течет одно время, а снаружи — совсем другое?

— Да, Трефилов считает именно так, — кивнул Чумаков. — Одновременно в природе существует два течения времени. Внешнее — абсолютное. Трефилов считает его неизменным, константой. И внутреннее — индивидуальное. И при обычных обстоятельствах, когда организму ничего не угрожает, скорости течения этих времен примерно равны.

— А при необычных?

— А при необычных, опасных, особенно когда организм стоит на грани уничтожения, он способен заимствовать чужое время другого организма.

— Подытожим, — произнёс Фролов. — Возьмем, для наглядности, мой пример. Допустим, для того, чтобы выжить, я заимствовал чужое время, допустим, того казака. Значит, что у нас выходит? — задумался Фролов. — Чтобы развалить мне голову, казаку потребовалось бы максимум пара секунд. А по моим ощущениям прошло никак не меньше десяти. Выходит, пара секунд внешнего течения — неизменно. Пара секунд моего индивидуального… Восемь в сухом остатке, которые и помогли мне выжить!

— Ну, выходит так, — согласился Чумаков.

— А представь себе, Ваня, — чекист ткнул указательным пальцем в Чумакова, — если бы каждый боец Красной Армии обладал такими умениями?

— Такая армия — непобедима, товарищ старший лейтенант госбезопасности! — Быстро сделал логический вывод Чумаков.

— Вот оно! — победно воскликнул Фролов. — Да — именно на это и клюнул Хорст! И если Трефилову удастся практически доказать свою фантастическую теорию, Хорст отдаст многое, чтобы обладать такими знаниями. Вот что, Ваня, постарайся сойтись со своим профессором накоротке. Поучаствуй в его опытах, по хозяйству помоги — он же одинокий, в общем, держи руку «на пульсе»! Что-то мне говорит, что профессор уже где-то рядом с той информацией, которая так необходима нашему немецкому «другу».

Апрель 1936 г.

СССР

Москва

Большая аудитория института биологии практически пуста: за партами большого амфитеатра осталось лишь трое студентов: Вениамин Попов — плотный паренек с веснушчатой румяной физиономией, Олеся Сапрыкина — угловатая худышка с «мышиными хвостиками» вместо косичек и Иван Чумаков — обычный среднестатистический студент, ничем не выделяющейся из толпы себе подобных (если не знать о его внештатной деятельности в ГУГБ).

Стоящий за кафедрой профессор биологии Бажен Вячеславович Трефилов отложил в сторону ворох каких-то бумаг и торжественно произнёс:

— Ну, что, товарищи, вы мои, дорогие, позвольте выразить вам мою искреннюю благодарность, за то, что согласились участвовать в моих научных экспериментах…

Сидевший ближе всех к профессору Попов, поднял руку:

— А когда обещанные талоны на доппитание для столовки дадите?

— Конечно-конечно, я же обещал! — Трефилов суетливо подвинул к себе бумаги, отодвинутые в сторону секунду назад. Взял в руки несколько листочков:

— Вот, Вениамин, возьмите, пожалуйста!

Довольно растянув в улыбке пухлые губы, Попов выбрался со своего места и подошел к кафедре. Приняв из рук профессора талоны, Попов аккуратненько сложил их и засунул в карман брюк.

— Зовите, профессор, если еще понадобятся подопытные кролики.

— Всенепременно! И спасибо вам за помощь! — От души произнес Трефилов, пожимая руку Вениамину. — Остальные тоже могут получить…

Следом за Поповым к Трефилову подошла Сапрыкина.

— Спасибо, Бажен Вячеславович! — получив талоны, поблагодарила преподавателя девушка.

— И вам спасибо, Олеся! — не остался в долгу профессор.

Чумаков тоже получил талоны и «ответив» на рукопожатие Трефилова, собрался покинуть аудиторию, но был остановлен профессором: