– Ну, привет, мисси.

Он встал, чтобы обняться.

– Привет, пап.

– Что ты делаешь в этой дали? Разве ты не должна быть на работе?

– Должна. Но я передвинула пару встреч. Хотела увидеть тебя.

– Я рад, что ты приехала. Подожди минутку, и я принесу тебе стул.

– Нет, все в порядке. Я не…

– Просто последи за удочкой.

Папа поднялся вверх по холму, с которого она только что спустилась, и вскоре вернулся со вторым складным стулом. Поставил его рядом со своим и уселся на свой. На земле возле его стула лежал длинный гладкий кусок дерева. Папа поднял его и устроил на коленях.

– Думаю, этот будет дельфином. Видишь тут начало хвоста? – Он показал на конец деревяшки.

– Будет красиво.

Несколько минут они сидели молча, вокруг не раздавалось ни звука, только шелест ветра в листве над головой и порхающие по деревьям птицы. В середине пруда выпрыгнула рыба и боком шлепнулась обратно.

– Поймал что-нибудь сегодня?

– Ничего. Они там, просто не голодные. – Он повернулся к ней. – Но рыбалка почти в равной степени про сидеть и ждать, как и про поймать.

– Главное не победа, а участие, да?

– Именно.

Она подумала о том, что сказала мама в кофейне. «Мы не те люди, которыми были раньше». Но она ошибалась. Бад Эверетт остался таким же, каким был всегда. Это мама изменилась.

– Как ты, папа?

– О, знаешь. Вполне хорошо.

– У тебя достаточно еды?

– Вдоволь. Я заезжал в магазин по дороге сюда.

– Мне все еще не нравится идея, что ты тут совсем один все время.

– О чем ты говоришь? Я люблю это место. – Он протянул руку к воде, потом к дому. – Сплошной покой. Ничего, кроме тишины. – Он опустил руку. – Хотя ночи и правда длинные. Без вечных комментариев твоей мамы по любому поводу от телесериалов до политики… ну, как-то очень тихо.

Эди подождала, что он скажет больше, но он застыл, вперившись взглядом в поплавок в воде.

– Прошел почти год, папа, – мягко произнесла она. – Вы сможете исправить это?

Он поднял плечо.

– Не могу сказать. Я просто жду, когда твоя мама решит, чего хочет.

– Мама? А чего хочешь ты? Ты хочешь развода?

– Я не хочу. Но похоже, твоей маме нужно нечто другое, чем я могу ей дать. – Он развел руками. – Это я. И я больше не уверен, что это то, чего она хочет.

Их снова окутала тишина. Рыба куснула папин крючок, затянув оранжевый поплавок под воду, но не попалась.

– У тебя все нормально? – спросил он через несколько минут. Голос у него был такой, что у Эди разбивалось сердце. Не назойливый, но надежный.

Слова толкались во рту. «Вообще-то, пап, у Мака есть еще один ребенок, и я боюсь, что мы сломаны. В довершение всего Эйвери растет, Томасу не нужен никто, кроме его футбольного мяча, а моя работа больше не приносит мне удовольствия. Попросту говоря, мой мир перевернулся».

Но она удержала слова внутри. Не хотела добавлять к папиным проблемам еще и свои.

– У меня все хорошо, папа.

Он опустил руку и поправил удочку на банке, потом положил ладонь ей на колено. Ласково сжал, согревая ее кожу теплом своей ладони. Глаза Эди защипало от слез, и когда одна грозилась пролиться, она отвернулась, чтобы он не видел.

Наши дни

Как в любом маленьком сообществе, слухи в Оук-Хилл распространялись быстро. Эди понятия не имела, как они начались, кто первым произнес: «А вы слышали?» – но очень скоро люди начали торопливо отворачиваться, поймав ее взгляд, ладони – прикрывать шепот, улыбки – выглядеть натянутыми.

Вместо облегчения от того, что тайное стало явным и ей не придется касаться этой темы без подготовки, Эди чувствовала себя одинокой как никогда. В голове крутилось так много всего: Райли, Эйвери с Томасом, Мак и она, но вместо того, чтобы поговорить об этом с мужем, она держала все в себе. Она никогда не была болтушкой, но когда дело касалось их семьи, их детей или их брака, она знала, что важно выйти из зоны комфорта и обсуждать важные вопросы с ним. Но он больше не воспринимался как покладистый Мак, с которым легко разговаривать, легко смеяться, которого она всегда знала. Он воспринимался незнакомцем.

Поэтому Эди держала самую глубокую часть себя, самое большое беспокойство внутри. Она не говорила ему, как больно смотреть, как они с Райли уходят на очередную вечернюю прогулку, оставляя их троих. Она понимала, что он, по большому счету, старается наверстать упущенное время, но добавить вес на одну чашу весов значит взять его с другой, и она беспокоилась, что дети – их двое детей – почувствуют изменения.

Она не говорила Маку, что переживает за Томаса и что он стал долго гулять по району в одиночку, лишь время от времени пиная перед собой футбольный мяч. Она не делилась с Маком своим беспокойством об Эйвери и о том, что в последнее время она занимается больше, чем кажется необходимым для ее девятого класса. Эйвери всегда была прилежной и старательной, но раздражаться из-за любого отличного результата, кроме идеального, было не в ее характере.