– Можно ли его спасти? – спросила Вивай заискивающе.

– Кафиниум не любит, когда в его дела кто-то вмешивается. – девочка грустно покачала головой. Она стукнула туфелькой об туфельку в недовольстве.

– Ларгос тоже хранитель башни? – резко спросила Элен.

– Угу, угу, угу! – Люмиль быстро закачала головой довольная.

– Это он нанес ему такую рану. Получается, он вмешался в дела Кафиниума. Если ты спасешь нашего спутника, ты все исправишь, не так ли? – Элен впечатляла своим умением убеждать.

– Да! И госпожа наверняка будет довольна!

Девочка прямо-таки засияла. Она опустилась на одно колено и коснулась моей груди. Адский холод пересчитал все мои косточки. Хоть бы перед смертью я горел…

– Ох… черная сталь пожелала твою жизнь. – драматическая пауза, - Я могу уговорить ее передумать, но тогда мне нужно покушать.

– Если твоя трапеза не займет много времени, то пожалуйста! – сказал ей угрожающе Альтер.

– Не кричи, иначе нас услышит песик. Он не любит моих гостей и всегда их ест. Кошмар! – девочка поднялась и посмотрела Альтеру прямо в глаза. – Я хочу съесть твою радость. Если дашь мне ее съесть, он будет жить.

Мое сердце сжалось.

– Вот его радость и съешь. Пусть сам платит за свою жизнь.

– Зачем мне радость умирающего? Нет, я выбрала тебя. У тебя есть время подумать, но, боюсь, немного.

Альтер взглянул на меня. Я отрицательно покачал головой – это все на что меня хватило.

– Хорошо-хорошо, делай, что нужно. – сказал он.

Элен пыталась его остановить, но он был уперт, как баран. Может так он хотел загладить свою вину?

Девочка радостно выставила руку вперед и в ней появилась серебряная чайная ложечка. Ею она коснулась груди Альтера и тот как-то тяжело выдохнул.

– Спасибо! – сказала она, - Мне этого надолго хватит! А вы… ну… это… черная сталь у вас с собой?

Ага, то есть, если бы не было, фокус бы не сработал… замечательно.

Вивай сняла с пояса мой меч и передала Люмиль.

Девочка встала надо мной вместе с клинком и сказала:

– Я, знаешь ли, тоже хочу стихи!

Она вонзила черную сталь в то же место, что и Ларгус. Но в этот раз мне не было больно. Впервые за долгое время я почувствовал свободу от оков чертовой боли!

Группа вытащила клинки.

– Стойте! – хрипло прокричал я. – Все нормально!

Вивай чудом сдержалась, чтобы не пронзить малявку.

– Я исцелила его. Через несколько дней будет как новорожденный! —весело произнесла Люмиль и вернулась на свой трон.

– Как пройти на следующий этаж? – спросила Элен.

– Выход прямо за моей спиной. Удачи вам, друзья! Вы лучше всех тех, кто были здесь до!

Рондо кивнул ей и тоже пожелал удачи. Меня подняли на носилках.

XVIII

По небу лениво плыли облака. Их края багровели и розовели, чем ближе подбирались к закатному диску. Косяки птиц купались в голубых шелках красавицы-небосвода, пока их младшие братья насекомые ласкали уши здесь на земле. В лазури завиднелись звезды. Просыпайтесь, фонари далеких миров! Здесь вам всегда рады! Половинка луны, наспех откушенная вселенским крокодилом, улыбалась в пол лица, как проваливший переговоры делегат чужой страны. Вот облако похожее на яблоко, а вот – на апельсин. Рядом лежала корзинка фруктов. Бананы и арбуз были такими же диковинными и лишними здесь, как и я. По правую руку серебряный поднос, а на нем кружка с чаем из ромашки. Аромат…

Я поднял спину и уперелся рукой в желтое покрывало, на котором прибывал на этой своей вечерней трапезе. Вдали немного левее березовой рощи громыхал водопад. Внизу после крутого склона раскинулась долина, утопленная в желтых полях диких колосьев. А дальше – леса, леса, горный кряж и солнце, мельчавшее собой, но не своим светом.

На душе у меня было легко и спокойно. Даже Смерть знает, что есть истинная красота.

Шаги позади.

Рондо нацепил дорогую рубашку необычного кроя, это была одна из многих странных вещей в том доме, на который мы наткнулись. Я пригласил его к себе. Еще бы! У него было две бутылки вина с красивыми рисунками на блестящей бумаге! Сопровождаемый старческими вздохами, он, наконец, уселся на покрывало.

Рондо протянул мне бокал со словами:

– Хорошо тут…

Я кивнул и налили себе вина. Некоторое время мы молча пробовали его на вкус. Неплохо! Очень даже! Но сладковато…

– Слишком сладкое. – сказал Рондо.

– Да…

– Ты уж прости нас. Все тогда и вправду казалось подозрительным.

– Да уж… Ну ничего, ваши подозрения оказались не беспочвенны. Кто бы мог подумать, что слова, записанные на листке, могут вызвать у наших врагов такой интерес.

– Обычные слова не могли. Когда я еще был молод и бессмертен, учитель всегда говорил, что поэзия – высшая форма магии, способная воздействовать на разумы. Быть может другим этого и не хватало. Не прямой грубой силы, а обольстительной мягкой. Всякому делу господь придумал цель.