Шрифт:
Вроде бы всё по-прежнему, и в то же время совсем не так.
Я долго стою снаружи, прислушиваясь.
Наш дом расположен в жилом комплексе за городом. Этакая деревенька для небедных людей. Частная охраняемая территория. Здесь особенно ценят спокойствие и комфорт. Но всё равно: сегодня слишком безлюдно. Царящая вокруг тишина давит мне на мозги, вызывая в памяти сцены из фильмов ужасов. Из серии «все умерли, и на Земле остался только я».
Собравшись с духом, жму кнопку домофона.
Седой охранник, который скорее похож на вахтёра в доме культуры, запускает меня внутрь без лишних вопросов.
Это означает одно. Меня ждали.
Дверь не заперта. Стягиваю кеды, не наклоняясь, поочередно с каждой ноги. Вешаю джинсовую куртку на первый попавшийся крючок у входа. Чемодан с вещами остаётся тут же, в прихожей. Объёмную сумку хобо прижимаю обеими руками к животу, словно не в силах отпустить. Мне нужно за что-то держаться сейчас.
Опять прислушиваюсь. Ни звука. Как будто нет никого…
Иду в направлении кухни. Там должен быть хоть кто-то. На кухне — всегда жизнь.
Бесшумно ступаю по мягкому ворсу ковра, застилающего полы.
Я помню, у мамы часто мёрзли ноги. Она постоянно носила толстые вязаные носки вдобавок к привычным тапочкам, когда мы жили в общежитии. И хотя в этот дом мы заехали уже после её гибели, отец велел покрыть коврами абсолютно всё.
Из кухни доносится запах чего-то печёного. Запах чего-то из детства, давно забытого. Мучительно пытаюсь понять. Что это? Что-то сладкое. Пахнет ванилью и как будто… ягодами?
Застываю в дверях. Неловко переминаюсь с ноги на ногу.
Мадинат сидит на диване. Вся в чёрном, как обычно. Голова укутана таким же чёрным платком.
Она не одна. Мой брат, Алан головой лежит на её коленях. Безошибочно узнаю его вечно расстрёпанную шевелюру.
Это так странно. Взрослый, большой мужчина практически свернулся клубочком.
Смуглой морщинистой рукой Мадинат ласково перебирает его тёмные волосы, кое-где уже поблёскивающие ранней проседью. Алану чуть больше тридцати, но время неумолимо. Помню, отец обзавёлся сединой примерно в этом же возрасте. Как умерла мама…
Они просто молчат.
Эта картина отзывается острым уколом в сердце. В груди пронзительно щемит. Не сдерживаю рвущийся наружу всхлип. Услышав меня, оборачиваются на дверной проём.
— Аля! — голос Мадинат.
Уронив сумку на пол, бросаюсь к ней. Она обнимает меня. Гладит везде, где может достать. Волосы, лицо. Целует. Плачем, уже вдвоём.
— Аля…
Как я, оказывается, скучала!..
Алан, словно большой добрый мишка, закутывает меня в свои тёплые объятия. Прижимаюсь к его груди, как маленький ребенок.
И я вспоминаю. Так пахнет балджын — осетинский пирог с вишней. Коронное блюдо Мадинат. Зажмурившись, счастливо улыбаюсь в крепкое плечо брата.
Я дома…
Глава 38
Альбина
Сижу на кровати в спальне отца. Его бывшей спальне.
Уже неделя, как я живу дома. Пора собираться с силами. И начинать что-то делать.
Шоковое состояние первых дней, накрывшее меня после получения известия о смерти, почти отпустило. Начался откат — мерзкое чувство вины. Оно точит меня, как червь — подгнившее дерево.
Последний раз я видела отца больше года назад. В конце января у него день рождения, и, по традиции, он собрал дома всю семью. Мой брат с женой и ребёнком. Я и Мурат. Сваты, братья, дядьки с семьями.
Мадинат сбилась с ног, занимаясь приготовлениями к празднику. Несмотря на то, что мой отец был обеспеченным человеком, в повседневной жизни он по-прежнему предпочитал простоту и непритязательность: домашнее застолье, приготовленную своими руками еду и отсутствие какого-либо дресс-кода.
Я поздравила отца, просто чмокнув его в щёку. Мурат вручил от нас обоих конверт с деньгами. Моя голова тогда была занята совсем другими вещами. Бывший муж упорно настаивал на том, чтобы я родила ребёнка. Мы постоянно конфликтовали на этой почве. Я молчала, он — злился. В те дни я только и делала, что продумывала свой побег во всех деталях.
На празднике мы с отцом сидели на разных концах длинного, застеленного вышитой белой скатертью, стола. В течение вечера особо не разговаривали. Сославшись на головную боль, я ушла раньше, чем вынесли десерт. С отцом не прощалась, он был слишком занят разговором. Если бы я знала тогда, что мы с ним больше не увидимся…