Ментально выплыв из все сильнее затягивавшего его водоворота тревожных мыслей, как будто загипнотизированный непередаваемым великолепием пивных банок Сапожников наконец смог отвести глаза, чтобы посмотреть время на экране монитора. Часы показывали девять часов утра. Поняв, что дальше медлить и бездействовать уже нельзя, он в последний раз взглянул на продукт ручкинской зодческой мысли. «Кыштымградские башни-близнецы – последний оплот разумизма», – напоследок подумал Сапог и выпорхнул из кабинета, не забыв прихватить пакет с первоначальной покражей, которая, «выступая на разогреве», должна была предварять собой по-настоящему крупное и дерзкое ограбление предприятия.

Энвидий поднялся на пятый этаж, где находилась кладовка, и отворил ее лежавшим в кармане ключом. Потянув на себя массивную металлическую дверь, он, не входя внутрь, положил пакет за порог и тут же снова закрыл помещение на ключ. Оставаться в кладовке прямо сейчас с тем, чтобы отобрать комплектующие к хищению, было бы нерационально и опасно: перед важным совещанием повсюду суетливо слонялись зоркие стукачи, которые в темном, плохо освещенном коридоре могли заметить лившийся из-под двери кладовки свет и из любопытства заглянуть на огонек. Такого развития событий Сапог желал меньше всего, отчего и принял решение действовать под шумок совещания. Пройдя по коридору от входа в кладовку до выхода на крышу, он уверился в отсутствии на его преступной дороге камер и двинулся в противоположный конец холла, оканчивавшийся большим конференц-залом, где проходили совещания, и где Эн должен был настроить оборудование для переговоров.

Войдя в совещательную комнату, Сапожников, к своему неудовольствию, застал там секретаря «РандомЭкса» и незаменимую правую руку гендиректора – Марию Витальевну Трещеткину. Самая большая трудность в общении с Марией Витальевной заключалась в ее чрезвычайной разговорчивости, из-за чего отвязаться от нее порой бывало очень непросто. По глупости или храбрости ввязавшись в диалог с ней, соответственно глупец или храбрец обрекал себя на то, чтобы стать жертвой ее непомерной болтливости. Закончить общение с Трещеткиной, не оскорбив ее при этом своим категорическим отказом продолжать беседу со ссылкой на необходимость бежать по делам или по какой-либо другой весомой причине, было априори невозможно – поступивший таким образом наглец, восвояси удаляясь прочь от оставленной в гордом одиночестве уязвленной администраторши, еще долго испытывал на себе ее сверлящий презрительный взор, параллельно подвергая себя как минимум двум разным бранным проклятиям и заочно принимая в свой адрес нашептываемые Машей под нос неодобрительные высказывания, содержание которых почерпывалось из собиравшихся ею со всего завода сплетен различной степени лживости. В связи с этим обходить Марию Витальевну стороной и встревать в разговор с ней только в случае крайней необходимости старались даже руководители подразделений, ко всему прочему отлично осведомленные об особом положении Маши в кулуарной структуре организации, которого та добилась за счет своей выгодной должности, позволявшей ей не только иметь непосредственный доступ к обеим папкам, но и быть в курсе обо всех слухах, домыслах и настроениях среди персонала. Так как Мари всегда в точности доводила их до сведения высшего руководства, она прочно заслужила в коллективе репутацию верного цепного пса гендиректора и его заместителей.

– Энвидий Маркович, ну надо же – никак пришли аппаратуру настраивать! А что, пораньше это сделать нельзя было? Время уже пять минут десятого! А если сейчас что-то не получится подготовить, и у вас не хватит времени все настроить? А если, не дай бог, что-то сломалось? – сразу же с претензии вместо приветствия начала свою возмущенную речь Мария Витальевна, которая была занята размещением на столе бутылок с водой.

– Был занят другими неотложными делами, – слукавил помощник сисадмина, – не получилось пораньше. Да и нечему тут ломаться. Тут делов-то на пять минут.

– Да что-о-о вы говорите! Надо же, какая самоуверенность! Ну сейчас посмотрим, как оперативно вы со всем справитесь! – не переставала изливать свою желчь Трещеткина. – Только вот не надо тогда просить вам помочь и потом бегать распинаться передо мной: «Мария Витальевна, подскажите: а как сделать это? Мария Витальевна, а как сделать то?»

– Да я и не собирался даже, тем более чем вы мне…

– Не собирался он, – пренебрежительно фыркнула секретарша. – Ну конечно! Все вы так сначала говорите, а потом как припрет – сразу ко мне за помощью первым делом!

Сапог молча, чтобы не провоцировать собеседницу на продолжение гневной тирады, сел за стол и занялся необходимыми приготовлениями. Неугомонной Трещеткиной, однако, никакие внешние раздражители для возобновления речевой деятельности и не требовались:

– А я, к вашему сведению, и связь настраивать умею тоже. Не надо думать, что раз я обычный секретарь, то в технических вопросах слабо подкована. То, чем вы сейчас будете заниматься, я миллион раз самостоятельно делала, когда вы еще здесь не работали даже.

– Да а я разве говорю что-то. Я имел в виду, что с этим и ребенок справится. В этом ничего сложного нет, Мария Витальевна.

– Ну, ребенок не ребенок, а тем не менее каждый же раз у вас с Ручкиным какие-то проблемы возникают постоянно! Вот как-то раз он, помнится, сидел на совещании и…

На этих словах Энвидий, дабы не травмировать свою и без того хрупкую психику и сохранить нервные клетки, отключил сознание и полностью сосредоточился на выполнении стоявшей перед ним задачи. Завершив через пять минут настройку и проверив исправность функционирования программного обеспечения, он вновь пришел в себя и, ничуть тому не изумившись, осознал, что все это время Маша безостановочно и самозабвенно продолжала рассказывать поучительную историю и до сих пор так и не окончила свой рассказ. Когда он опять стал внимать ее словам, Трещеткина, которую, судя по всему, нисколько не смущало то обстоятельство, что ее совершенно не слушают, а сама она, таким образом, последнюю пятиминутку ведет напрасный монолог, была в лучшем случае на середине повествования:

– …Вот так премии его и лишили в том месяце. А я еще говорю тогда Виолетте…

– Ладно, Мария Витальевна, пойду я. Мне еще кое-что срочное перед совещанием надо бы сделать, – прервав увлекательное изложение, решил под надуманным предлогом слиться Маркович, поняв, что только так он сможет избавиться от назойливой секретарши.

– Ну конечно – все в последний момент! Вот знаете же ведь, какой сегодня день! Неужели не могли заблаговременно подготовиться? Почему у вас в последние минуты все?