... и за четыре секунды он послал в двоих бойцов ВА двенадцать пуль двенадцатого калибра, с удовлетворительным для такого расстояния разбросом, но достаточно компактно, чтобы оба солдата грянулись оземь, и не успели ещё их тела коснуться земли, как новые выстрелы поймали их в воздухе, заставляя трупы плясать и кружиться в падении, извергая всё новые и новые фонтанчики крови...

Они повалились, точно манекены, их оружие лязгнуло о землю. Одного ВАшника практически разорвало пополам в пояснице.

Торренс увидел, как по земле рядом с трупами лениво перекатывается граната с выдернутой чекой.

Он успел укрыться за валуном в тот самый миг, как граната сдетонировала. Его ощутимо приложило по спине ударной волной и прокатило по земле вверх тормашками. В итоге он остался лежать, глядя в ту сторону, откуда прибежал.

Он полежал ещё мгновение, переводя дух и чувствуя льдистые уколы от осколков гранаты на тыльных сторонах ног. Оставалось надеяться, что сухожилия не перебиты. Он лежал и пытался понять, что именно слышит. Резкий треск минипушки коптера (быть может, разорвавшей Клэр на куски... б..., Торренс, не смей так думать), и далёкий гулкий удар взрыва — вполне возможно, поднявшего на воздух Клэр с Данко. БАМММ.

Он сел и краем глаза увидел, как на скалы летит с небес огненный шар, исчезая в какой-то расщелине и оставляя по себе синеватый дымок. Услышал хриплый хохот.

Партизаны подбили один из вертолётов ВА.

Приободрившись, он поднялся. Его шатало, ноги дико болели, но в остальном ничего серьёзного. Мелкие осколки застряли преимущественно в мягких тканях бёдер. При ходьбе мешало, но...

Но он поспешил туда, где оставил Клэр, слыша оттуда отрывистые очереди и видя, как Данко стреляет по кому-то внизу, а потом уклоняется от огня врага. Судя по углу наклона ствола винтовки Данко, враг подобрался к скале совсем близко. Торренс обогнул скалу и услышал два голоса с голландским, а может, африканерским акцентом. Скала впереди загибалась, точно корабельный нос; лабиринт скал раскинулся слева и справа от этого выступа. Он свернул налево, там пришлось попетлять в узких коридорчиках. Каменные выступы резали ему копчик и плечи. Потом он протиснулся в более широкий проход. Тут было светлей, он сморгнул на нежданном солнце, повернул за угол и увидел двух, нет, трёх ВАшников всего в тридцати футах от себя; те сидели на корточках, один заряжал гранату в гранатомёт, двое других перезаряжали каждый своё оружие. Чёрт. Торренс вспомнил, что сам перезарядиться забыл. В магазине автоматического дробовика осталось четыре или пять пуль, не больше. Этого должно хватить... Его заметили, один ВАшник вскинул винтовку и заорал:

— Вон там!

Остальные дёрнулись, вскочили, застигнутые врасплох. Торренс и ВАшник, который его засёк, начали стрелять одновременно. Но здесь у Торренса было преимущество. Пули штурмовой винтовки срикошетили от скал над головой Торренса, полетели осколки; Торренс меж тем опустошил остаток боезапаса дробовика, чувствуя болезненную отдачу. Руку свело не по-детски.

Он был близко... наверное, слишком близко, раз видел их лица. Синеглазые голландцы, розовощёкие, все трое — почти подростки. Расисты, да; фашисты. В каком-то смысле даже не люди, а роботы с промытыми мозгами. Но лица эти выражали страх, надежду и даже печаль. На миг он задержал мысленный снимок лиц перед глазами, словно записывая на внутреннюю флэшку: трое мальчишек, увлёкшихся игрой не по возрасту... сейчас взрослые их накажут...

Дэн Торренс зажмурился, увидев, что сотворил его дробовик с мальчишескими голубоглазыми лицами. Один ВАшник кричал. Не переставая, монотонно, на высокой ноте, словно автомобильный клаксон. Он был ещё жив и продолжал орать, когда Торренс открыл глаза и подошёл к нему... тело молодого солдата было всё в крови, пузырящейся крови, то ли своей, а то ли чужой, в таком узком месте не разберешь... тела лежали вповалку между заляпанных кровью, иззубренных пулями валунов... мальчишка продолжал кричать, потому что у него теперь не было лица, и большей части головы, и большинства пальцев на левой руке...

Торренс выблевал. Потом, глубоко вздохнув, взял под контроль бунтующий желудок, отстегнул нож, опустился на колени и полоснул мальчишку по гортани и яремной вене.

Нож слегка затупился, и пришлось поработать несколько секунд. Торренс пытался игнорировать мерзкое чувство, переданное через нож: словно губку режешь, потому что плоть сопротивляется, расходится по частям... он вспомнил, как в детстве резал кур на дядиной ферме...

Он услышал собственный голос и удивился сказанным словам:

— Прости, сынок. Ступай, и всё будет в порядке. Ступай к праотцам!

Потом Торренс поднялся, преодолевая пируэты желудка, и отвернулся. Вытер нож и спрятал его в футляр, пошёл было прочь... остановился, глядя на дробовик в своей руке. Розовая щека, оторванная от челюстной кости.

Торренс зашвырнул дробовик в сторону.

Повернулся и пошёл разбираться с оружием, оставшимся после мёртвых врагов. Выбрал автоматическую штурмовую винтовку американской армии M-20 и полный магазин к ней. Потом направился искать живых собеседников.

На высоте многих миль над его головой холодные глаза спутниковых камер следили за лабиринтом валунов, горными хребтами, клочковатым пейзажем, где смешивались снежники и безжизненный гранит. К западу от гор другие спутники наблюдали за пустынным побережьем и перемещением новосоветских патрульных кораблей по взлохмаченной нефритовой поверхности Атлантики. Сканировали море лигу за лигой, милю за милей, и когда протяжённость моря начинала казаться бесконечной, неожиданно, как пощёчина, проявлялось побережье. Американский берег с правильными промежутками стерегли системы ПВО, новейшие радары и прочие средства отражения потенциальной новосоветской атаки. (Впрочем, приготовления на этот случай были бессмысленны: если бы вторжение и впрямь началось, американцы просто нанесли бы упреждающий ядерный удар. Новые Советы это знали; пока что попыток вторжения не было.)