Или, может быть, я не могу вспомнить их после пробуждения. Как грустно, что я, возможно, во сне испытываю что-то настолько сильное, только чтобы не унести с собой никаких воспоминаний об этом.

Он собирается поцеловать меня снова.

Первый раз меня удивил, но на этот раз я готова.

Он наклоняет голову ближе. Еще ближе. Я чувствую тепло его дыхания на своих губах. Однако что-то все еще беспокоит меня, и я выпаливаю:

— Почему ты не Грег?

Выражение его лица мрачнеет.

— Мужчина сверху?

— Да. Я имею в виду, ты секси и все такое, но мне не нравятся военные. Ты парень “немецкая овчарка”, тогда как я предпочитаю “золотистых ретриверов”. Если это мой сон, то разве ты не должен быть тем мужчиной, о котором я думала месяцами?

— Месяцы, да? — он проводит рукой по волосам и выпрямляется. — Ты думала о том, что это может быть не сон?

— Ну, есть альтернатива — в последнее время я была так одинока, что мой разум создал воображаемого друга. Я не хочу, чтобы это было правдой.

— Или я настоящий.

— Это означало бы, что я каким-то образом не заметила, как ты вошел в мою квартиру. Итак, вместо того, чтобы просто появиться, ты вошел — одетый вот так и разговаривающий, как будто ты из прошлого и путешествовал во времени или что-то в этом роде. Все это означало бы, что это ты психически неуравновешенный. Мгновенно эта ситуация превратилась бы из запутанной, но сексуальной в своего рода пугающую.

— Итак, мы придерживаемся того, что это сон?

Я медленно киваю. Он отходит, и я совершенно опустошена.

Он не кажется счастливее.

Через мгновение я решаю перестать высасывать радость из того, что могло бы стать забавным сном.

— Эй, ты знаешь, что такое телевизор?

— Да. У тебя он есть? — он оглядывает комнату, похоже, не понимая, что пятидесятидюймовый плазменный экран на стене — это и есть телек.

— Да, — я подхожу к кофейному столику и беру пульт. — Хочешь посмотреть фильм? — включаю телевизор.

Он подходит и встает рядом со мной.

— Я видел только один телевизор, и он был в магазине. Люди говорили, что в будущем у каждого будет такой.

Я сбрасываю туфли и выбираю угол дивана.

— Тогда садись, и мы посмотрим фильм.

Он опускает взгляд на свои туфли, затем на пиджак.

— Ты не возражаешь, если я устроюсь поудобнее?

— Н-нет, — выдыхаю я. — Я не возражаю.

Он наклоняется, чтобы расшнуровать ботинки, снимает их и аккуратно ставит рядом с кофейным столиком. Когда его рука тянется к узлу на галстуке, он говорит:

— Ты не против, если я кое-что сниму?

Боже мой. Боже мой. Я с трудом сглатываю.

— Да.

Он расстегивает пиджак, снимает его и кладет на спинку дивана. Я едва могу дышать. Он ослабляет галстук, затем развязывает его, прежде чем аккуратно свернуть и положить на стол. Я помню пикантную сцену, которую недавно прочитала, там был мужчина, его галстук и большое количество секса. Именно эта книга окончательно убедила меня, что я не хочу умирать девственницей. Когда его рука тянется к верхней пуговице рубашки, он останавливается и встречается со мной взглядом, как будто есть шанс, что я могу возразить.

Я киваю и даже не пытаюсь отвести взгляд.

Он расстегивает пуговицы, затем стягивает рубашку и вынимает ее из брюк, обнажая, к сожалению, еще один слой одежды: светло-коричневую хлопчатобумажную майку.

— Так-то лучше.

— Да, — прохрипела я.

Чем меньше на нем было одежды, тем красивее он становился. Он мускулистый, но не такой крупный, как мужчины, часто посещающие спортзал. Нет, он просто подтянутый с головы до ног. На нем нет ни единого изъяна, если не считать белого шрама вокруг одного из пальцев.

Положив рубашку поверх пиджака, он опускается на другую сторону дивана. Я поднимаю с пола одеяло, укрываюсь им и пытаюсь притвориться, что всегда так делаю.

— Какой фильм ты бы хотел посмотреть?

— Что-то произошло за этот период времени. Я хотел бы увидеть, как сильно изменился мир, и в чем он остался прежним.

— Сможешь ли ты выдержать романтическую комедию?

— Это то, что тебе нравится?

Я пожимаю плечами.

— Иногда. Я не люблю смотреть ничего грустного, потому что реальность и так часто бывает достаточно печальной.