Он все еще дразнится, и хотя это немного освежает, на это нет времени. — Да, они могу, — говорю я, немного отчаянно. — Эти парни не твои друзья, Матео. Они остановили меня в понедельник перед школой. Они задавали мне вопросы о тебе. Они хотели, чтобы я дал им информацию, чтобы… дать показания против тебя.

Всякое веселье исчезает с его лица, и его место занимает пугающий стоицизм. — Понедельник?

Сглотнув, я киваю головой.

— Ты мне не сказала.

Блядь . — Нет. Я… я им ничего не говорила, я сказала им оставить меня в покое. Наверное, мне стоило тебе рассказать, но… просто… там много всего происходило.

То, как он меня изучает, заставляет меня съеживаться. Обычно, когда он смотрит на меня, есть некий след веселья, то ли потому, что он думает, что я наивный идиот, то ли потому, что он наслаждается игрой, в которую, как знает только он, он играет с моей жизнью. Но сейчас он предельно серьезен, и это посылает по моему позвоночнику страх, которого я никогда не знала. Если бы он посмотрел на меня так в первый раз, когда он направил на меня пистолет, я бы, наверное, упала замертво от сердечного приступа и избавила бы его от хлопот.

— Я должна был тебе сказать, — тихо говорю я. — Но… я не думаю, что мы можем сейчас об этом говорить. Что нам делать?

Его рука медленно движется к моей шее, большой палец касается моей челюсти, а затем он наклоняется и целует меня. Мои руки тянутся к его груди, прижимаясь к нему. — Матео, — говорю я ему в рот. — Прекрати. Сейчас совсем не время.

Но он не давит и… улыбается.

А я тем временем хмурюсь, сбитая с толку, думая, не сошел ли он с ума.

— Ты нечто особенное, Миа, — говорит он мне, снова касаясь моего лица, но уже ласково, как будто находит меня очаровательной.

Я могу только смотреть широко раскрытыми глазами.

— Они мои друзья, — заявляет он. — Я послал их поговорить с тобой в понедельник.

— Что? — спрашиваю я еле слышно.

Пожав плечами, он говорит: — Я должен был увидеть, что ты сделаешь. Я должен был увидеть, отвернешься ли ты от меня или останешься верной. Взяв мое лицо в свои руки, он говорит: — Ты справилась.

Меня охватывает шок, когда я осознаю его слова. Затем следует чистый ужас, когда я понимаю, что он проверял меня, и если бы я заговорила, если бы я рассказала людям, которые поклялись, что смогут защитить меня, об информации, которой он позволил Адриану поделиться при мне…

Как долго он готовил меня к этому?

Мой рот все еще открыт, когда его снова находит мою шею, его рука движется между моих ног. Возбуждение пробуждается от прикосновения кончиков его пальцев, и я снова отталкиваю его, качая головой.

— Ты… ты…

— Мм хм, — подтверждает он, хватая меня за запястье и возвращаясь к шее.

— Но… но… они пытались дать мне номер полицейского участка. Они сказали, что смогут обеспечить мне безопасность, если я…

Его губы отрываются от моей шеи, и он приближается к моему уху, шепча грубым, шелковистым голосом: — Милая, если ты когда-нибудь предашь меня, сам Бог не сможет защитить тебя.

Облегчение должно бы литься через меня, но это лишь струйка. Я застряла в ужасе, потому что я помню, как сидела в той машине, желая поговорить.

— Но ты этого не сделала, так что ты этого не сделаешь, — продолжает он. — Я построил тебя, сломал тебя, отнял у тебя все… и ты не отвернулся от меня.

В моем животе застряла тошнотворная мысль. Я видела, как сейчас действует Матео, мной манипулировали по его замыслам, и теперь я задаюсь вопросом…

— Когда ты…? Я качаю головой, отстраняясь от поцелуев, которые он оставляет на моей шее. — Как давно ты…?

Я не знаю, как спросить, но он не заставляет меня. Матео отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и хотя он не отстраняется, он прекращает приближаться ко мне.

— Миа, любой, у кого к голове приставлен пистолет, скажет тебе, что он не будет говорить. Это выживание, просто и ясно. Я хищник, ты добыча. Я вцепился зубами тебе в горло, ты пообещаешь мне все, что угодно, чтобы выбраться живой. Ты можешь даже думать, что имеешь это в виду. Но когда дело дойдет до сути, когда дело дойдет до сути, ты не узнаешь, пока это не произойдет. Винс хотел сохранить тебе жизнь. Он был занозой в заднице с самого начала, но я не собирался рисковать. Ты молода, хрупка; я никогда не думал, что ты выдержишь давление. Мне пришлось заманить тебя в ловушку. Мне пришлось отобрать у тебя все. Мне пришлось разрушить твою жизнь, предать тебя — мне пришлось заставить тебя презирать меня, заставить тебя хотеть увидеть меня за решеткой больше, чем ты чего-либо еще хотела.

— Ты сделал все это только для того, чтобы посмотреть, сможешь ли ты заставить меня говорить? Ты… изнасиловал меня , это было частью плана? Как средство для достижения гребаной цели ? Чтобы заставить меня ненавидеть тебя — на что я имела полное право! — чтобы… чтобы…?

— Да, — говорит он, не давая мне закончить начавшийся взрыв моего мозга. — И несмотря на всю мотивацию, ты не заговорила. Ты справилась. Поздравляю.

— Мне дадут чертову ленточку? — спрашиваю я, ошеломленный.