— Не мог бы ты… вкратце рассказать мне… ну, понимаешь? Основную структуру? — спрашивает она меня, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы моя улыбка не стала волчьей.

— Могу, — говорю я ей, — но на самом деле у всех все по-разному, и я настолько привык к разговорам о сексе, что не уверен, что буду достаточно… приемлемым для тебя. Не хочу спугнуть.

Не хочу, чтобы ты сжимала в руках жемчужное ожерелье, которое папочка, вероятно, подарил тебе на шестнадцатилетие, и плакала в подушку, потому что плохой человек стал слишком откровенным и рассказал о том, как больше удовольствия ты получишь, если согласишься на повязку на глазах. На шелковые галстуки на этой нежной коже. На увеличение наставников с одного до двух. Четырёх. Шести, возможно.

Блядь. Не стоило думать о Белль с жемчужным ожерельем. Иисус. Не стоило думать о том, что она распростерта на кровати, а мужчины ласкают ее самые чувствительные места.

— О, — тихо произносит она.

— Послушай. Если тебе будет удобнее, я могу организовать встречу с моей соучредительницей, Женевьевой. Она может ответить на вопросы, которые, как я подозреваю, тебе не совсем комфортно задавать мне. И если захочешь продолжить, анкета, которую она тебе даст, очень подробная и конфиденциальная.

Я не упоминаю, что мне удастся ее прочитать. Не могу представить, сколько раз мне придется кончать самому или просить кого-то другого удовлетворить меня, пока буду читать сокровенные фантазии милой, золотой Белины, названной в честь девственницы-мученицы, черт возьми.

— Звучит заманчиво.

— Отлично. — киваю я.

Все улажено, теперь я могу вернуться домой и отдаться своим желаниям. Жаль, что клуб откроется не раньше, чем через… ох… десять часов.

— Но, у меня есть один вопрос.

Я поднимаю взгляд от кофе.

— Выкладывай.

— На сайте предлагалось… — она колеблется. — Несколько партнёров? Со мной? Это звучит — не знаю — немного напыщенно, учитывая, почему я вообще заинтересовалась программой. И немного… аморально, наверное.

Я останавливаюсь и, положив ладонь на обнаженную кожу ее руки, чтобы остановить ее, поворачиваюсь к ней лицом. Это важно.

— Ответь на один вопрос, — говорю я. — Точнее, на два.

Она прикусывает губу, но не отводит взгляд.

— Первый. Ты думаешь, что одна из причин, по которой ты так долго воздерживалась от сексуальных отношений, — чувство вины? Я знаю, что твои родители довольно религиозные.

Она кивает.

— Определенно.

— И ты думаешь, что сможешь это преодолеть, или хотя бы обойти, чтобы двигаться вперёд?

Она снова кивает.

— Думаю, да. Надеюсь на это. Я слишком много об этом думала, но… фух. Это тяжело. Я не верю, что те вещи, которые учила в школе, были правильными, но я всё равно… Трудно избавиться от всего этого стыда вокруг секса, понимаешь?

Она смотрит на меня ясными глазами, доверяя, и это поражает меня до глубины души. Я мягко киваю.

— Да. Поверь, понимаю. Я учился в Лойоле, о чем, как мне кажется, твоя мама упоминала, так что знаю, насколько мощным может быть промывание мозгов. Я пошел другим путем — стал абсолютным девиантом. — я улыбаюсь, чтобы показать ей, что вроде как шучу, хотя на самом деле это не так.

— Послушай, — продолжаю я. — Я не могу сказать тебе, что правильно, а что нет. Ты должна решить это сама. Но тот факт, что ты здесь и говоришь со мной об этом, уже показывает, что у тебя хватает смелости заявить о своей собственной сексуальности. Верно? Ты взрослая, Белль. Монахини, священники и родители больше не могут указывать тебе, что думать.

— Также я знаю, что бывшие католики — одни из самых извращенных людей. Просто наблюдение. Есть что-то во всем этом стыде и вине, которым они нас учат, во всех тех репрессиях, которые они практикуют, что заставляет нас получать удовольствие от раскрепощения больше, чем большинству других людей.

Она кивает, словно понимает, так что я продолжаю свою последнюю мысль.

— Если ты серьезно настроена на это, то у меня есть предложение. Сдавайся, или иди до конца. Если отбросить все предрассудки о романтике, морали и общественном мнении, сосредоточиться только на себе и своём теле, математика становиться довольно очевидной. Четыре рта лучше, чем один. Восемь рук лучше, чем две.

Я пожимаю плечами, когда она таращится на меня. На ее лице написано смущение, но есть и что-то еще.

— Это всего лишь элементарная арифметика. Чем больше ты открываешь свой разум для менее банальных способов максимизировать свое удовольствие, тем больше удовольствия получаешь. И под удовольствием я подразумеваю, что ты будешь терять свой гребаный рассудок в экстазе.

Понятия не имею, как я только что произнес это заявление без стояка.

Совсем без понятия…

Чего я не говорю — потому что, по-видимому, обладаю титанической сдержанностью — это то, что ей следовало бы забыть о программе и просто пойти со мной домой.