Тело Ольги оцепенело, руки и ноги свело, как от студеной воды, сердце в груди забахало – бах, бах, ба-бах. Слышно сквозь грудь, через одеяло – бах, бах, ба-бах.

Она же не успела заснуть! Это ей не снится, нет. Нужно успокоиться, вдохнуть поглубже и укрыться одеялом с головой. Как в детстве. Одеяло – лучшая защита от монстров. Там тебя никто не найдет. Теперь тебя нет. Исчезла. Все.

Звук нарастал, становился громче, настойчивее. Уже больше не скрежет – стук. Кто-то без конца долбился в окно: «Впусти меня. Мне холодно».

Ольга не слышит этих слов, ведь на самом деле никто их не произносит, она лишь чувствует это требование в бесконечном стуке.

Заткнуть бы уши! Не слушать. Не слышать.

Большая девочка, а все еще верит в страшилки. Встать бы да посмотреть: наверняка на улице всего лишь поднялся ветер и ветви кустов стучат по стеклу, не давая спать. Конечно, может случиться, как в фильмах ужасов, где глупая героиня идет навстречу звуку, навстречу своему страху, непременно перед этим крикнув в темноту: «Кто здесь?», и ее убивают. Обязательно убивают, потому что нужно было оставаться под одеялом до самого рассвета.

Ольга встает. Ольга идет. Ольга – та самая глупая героиня того самого дешевого фильма ужасов. Разве что «Кто здесь?» она не крикнула. Забыла.

В избе темно.

Сейчас бы повключать свет, но нельзя: мужчина храпит, а лампы его разбудят. Не надо.

Занятно: мужчину Ольга боится больше, чем монстра, что стучит в окно. Ей еще бабушка говорила: «Не бойся мертвых. Бойся живых. Мертвые тебе ничего не сделают, а вот живые что угодно». Ольга следует бабушкиным заветам и больше боится соседа, но и того, что за окном, остерегается.

Темная изба затаила в себе сотни кошмаров. А что, если звук тот раздается не снаружи, а изнутри?

Ольга уставилась на окна: которое из них стало причиной ее полуночных страхов? Ничего не видно, ничего не слышно – скрежет прекратился. Показалось все же? Мрак давил на Ольгу со всех сторон. И уличный фонарь, как назло, погас, не выдержал. Теперь на улице тоже темным-черно. Даже лунного света нет. Тонкий месяц только-только начинал становиться луной и, стесняясь своих изящных форм, прятался за плотным облаком.

«Хоть глаз выколи», – вспомнила женщина выражение про такую темноту. Вспомнила и испугалась: а что, если и впрямь царапающее по окну ей глаза выколет. Можно, конечно, закрыть на всякий случай – все равно от них никакого толку, ничего не видно. Жаль, что веки не цементные, не железные, из тонкой кожи вылеплены, наспех над глазами пришиты, бессмысленными ресницами усыпаны – не защитят.

Ольга всматривалась в окна – где-то в этой стороне должны быть их прямоугольники. Окна же безмолвными черными пятнами уставились на женщину в ответ: «Что тебе от нас нужно?»

А Ольга смотрела и смотрела, не оторваться. Чернота плыла в ее глазах.

Узкий серп месяца вырвался наконец из тугих объятий облаков. Неяркий бледно-желтый свет его заскользил по улице. Лизнул скрипучий потемневший от обиды фонарь, пробежал по снегу к двери, ткнулся в нее, завернул за угол, чуть подсветил окна.

В дальнем окне восстал мертвец. Может, он все время тут и торчал, но Ольга его увидела только сейчас. Мертвец прижался к стеклу и медленно провел по нему ногтем. Синяя рука его плохо разгибалась, поэтому палец скользил с трудом, точно через силу. Глаза мертвеца были закрыты, но Ольге казалось, что сквозь сомкнутые веки он смотрит прямо на нее. Прямо в нее.

Заиндевелые брови не дергаются, сжатые бескровные губы не шевелятся, не хмурится мерзлый лоб, но Ольга мысленно дорисовала гостю злобную ухмылку, кривой рот, гнилые зубы.

И вскрикнула.

Крик вырвался глухой, едва слышный, как все в том же фильме ужасов, где неглавная героиня (вот сейчас ее точно убьют, недолго осталось) теряет от страха голос. Дальше по сценарию теряет жизнь.

Бежать!

Но некуда.

Мертвец провел ногтем от самого верха стекла до самого низа – противное ииииииииииииииии. Замер. Выждал. Выдержал паузу. И заскрипел вновь. На середине окна остановился и постучал – тук-тук-тук – мерно, но требовательно.

Пусти.

Ольга отшатнулась, потеряла равновесие, чуть не упала, замахала руками, пытаясь ухватиться за воздух, а когда вновь взглянула на окно, мертвеца там уже не было.

Женщина ринулась к себе за занавеску, на кровать, скорее же – там безопаснее, там нет окна, мертвец там не будет смотреть сквозь сомкнутые веки. И скрип его там станет тише, а под одеялом и вовсе исчезнет.

Сделав пару неровных шагов, Ольга вдруг вильнула в сторону, как если бы кто-то возник на ее пути. Так обходишь на улице случайного прохожего, резко вставшего перед тобой, чтобы прочесть название улицы или завязать шнурок.