Элоди Фрей

Я ожидала, что за попытку побега Джек, как обычно, накажет меня: отберет телевизор, запрет в ванной, привяжет к кровати… Но он ничего такого не сделал. Заполнил мини-холодильник продуктами и заявил, что скоро вернется. С тех пор прошло пять дней, и сейчас я сижу на полу, скрестив ноги, и наблюдаю, как в микроволновке медленно вертятся под тусклой лампочкой покупные макароны с сыром.

В душе у меня поселилась новая ненависть. Не та, что накатывает и отпускает, а та, что гложет постоянно, не умолкая ни на секунду, грызет изнутри, как кровожадный паразит. Я ненавижу не только Джека, но и себя саму. Ненавижу за то, что позволила ему настроить меня против моей же семьи, сыграть на ошибочной уверенности, будто Аду любят больше, чем меня. Ненавижу за то, что поддалась его манипуляциям и поехала в «Глицинию», сознательно оказавшись в таком положении, какое любой другой женщине в кошмарном сне не приснится. Ненавижу за то, что переспала с Джеком. И за то, что так и не смогла сбежать, хотя возможности были.

Я ненавижу себя за то, что направила на Джека ружье и попыталась пристрелить. Вот уж и впрямь – не узнаешь предел собственных возможностей, пока не подойдешь к нему вплотную. Я вспоминаю, как мы по вечерам сидели с Кэти, Айви и Оливией в нашем студенческом домике, пропахшем плесенью и быстрорастворимой лапшой, и, отложив в сторону ноутбуки и курсовые, убивали время игрой в «или-или»:

«Что ты выберешь: оглохнуть или ослепнуть?»

«Что ты выберешь: сгореть или утонуть?»

«Что ты выберешь: всегда только шептать или только кричать?»

«Что ты выберешь: пристрелить лучшего друга, чтобы сбежать из плена, или остаться в заточении навеки?»

Если бы мне задали этот последний вопрос там, в уютном студенческом домике, где дверь свободно открывается и закрывается, а прогулка по магазинам – это повседневная реальность, а не роскошь, доступная лишь по большим праздникам, я бы, конечно, выбрала второй вариант. И выбирала бы его всякий раз. Но как узнать, что ты выберешь на самом деле, если не оказаться в ситуации, когда подобный вопрос перестает быть риторическим?

Шельма громко мяукает, бодая меня в колено, и начинает мурлыкать еще до того, как я успеваю до нее дотронуться. Я чешу питомицу под челюстью и чувствую, как любовь к этой кошке проступает сквозь ледяную корку моей ненависти. В углу комнаты стоит кошачий лоток, и у меня как раз кончается гранулированный наполнитель. Когда Джек уезжает надолго, он, слава богу, оставляет герметичные пакеты, чтобы было куда пересыпать использованный. А потом выбрасывает их, когда возвращается. Шельма мается: ей тяжко сидеть в подвале дольше недели без возможности выйти. Мне перед ней стыдно, и я каждый день старательно балую ее лакомствами.

Потом она громко мяукает и переворачивается на спинку. Но это уловка: она делает вид, что приглашает почесать животик, но, стоит мне потянуться к нему, Шельма начнет кусаться.

– Извини уж, мы тут вместе застряли, – шепчу я, почесывая ей пушистую щеку. Пресытившись моим вниманием, Шельма уходит. Миновав свою лежанку, она легко вспрыгивает ко мне на кровать и сворачивается там калачиком на своем любимом месте.

Я снова перевожу взгляд на микроволновку, задерживаясь на крохотной царапинке на стеклянной дверце.

Помню, какой прилив сил и злости я испытывала, когда разносила здесь мебель. У меня руки от напряжения дрожали, пока я поднимала микроволновку, чтобы швырнуть ее на пол. Вряд ли мне еще раз удастся настолько сильно разозлиться. Джек заменил комод с ящиками на стеллаж с мягкими контейнерами для хранения. Минимум гвоздей. Минимум риска. Окажись на моем месте Ада, она-то точно смогла бы продумать идеальный план побега еще в тот раз. Обычно подобные мысли вызывают у меня горечь, но сейчас я испытываю острое желание походить на старшую сестру, свойственное младшим.

Микроволновка звякает. Я достаю обед и вытаскиваю одноразовую пластиковую ложку из упаковки, оставленной Джеком.

Буроватая масса в миске пахнет несвежими носками. Кажется, Джек нарочно покупает мне эти жуткие готовые обеды, чтобы я с нетерпением ждала, когда он вернется в «Глицинию» и сам что-нибудь приготовит. Я с трудом заставляю себя впихнуть в рот ложку сырно-макаронной массы, но тут дверь подвала распахивается. Джек что-то напевает себе под нос. Кажется, он в хорошем настроении. Шельма тут же спрыгивает с кровати и стрелой бросается вверх по лестнице, выскакивая наружу. Да, Джек точно в хорошем настроении: он даже не обзывает проскочившую под ногами кошку блоховозкой. Вместо этого он запирает дверь и, продолжая напевать, легко спускается по ступеням. Правда, теперь он внимательно посматривает под ноги: не насыпала ли я опять на ступеньки чего-нибудь острого.

– У меня для тебя что-то есть. – Джек демонстрирует пакет с покупками.

– Запасной ключик от подвала? – интересуюсь я в ответ и сама удивляюсь, как едко это прозвучало. Видимо, как только отпала нужда притворяться, вся накопленная желчь прорвалась наружу.

Но хорошее настроение Джека ничем не перешибить: он лишь улыбается и качает головой.

– Увы, нет. Но, может, это сгодится? – пошарив в пакете, он достает шоколадный апельсин «Терри» и кидает его мне.

Я ловлю угощение одной рукой.