Вся эта мускулатура, прижимающая меня к земле, должна была быть неудобной. Вместо этого она была странно успокаивающей, как щит от внешнего мира.

Чрезвычайно хорошо выполненный, скульптурный щит.

Я попыталась и не смогла сглотнуть из-за сухости в горле. Мне действительно стоило выпить больше воды раньше.

Мой язык высунулся, неосознанно смочив губы. Взгляд Ашера скользнул к моему рту, и оставшийся в воздухе кислород выдулся с почти слышимым хлопком.

Двигайся. Дыши. Оттолкни его. Сделай что-нибудь.

Мой мозг посылал мне команды, но я не прислушивалась ни к одной. Я не могла. Я застряла, была поймана в ловушку жара его тела и мягкого поднятия и опускания его груди напротив моей.

Я вся дрожала. Либо мои мышцы отключались от перенапряжения, либо это была непроизвольная реакция на близость Ашера. Или и то, и другое. В любом случае, резкие стуки в моей груди, когда его взгляд поднялся и снова встретился с моим, не могли быть здоровыми.

У него всегда были эти золотистые искорки в глазах? Они были нелепо прекрасны, словно брызги солнечного света на зеленом холме.

Ноздри мне щекотал запах лосьона после бритья и пота. Вместо того, чтобы пахнуть отвратительно, он пах чем-то земляным, мужским и совершенно затягивающим.

Предоставьте Ашеру Доновану возможность сделать потоотделение сексуальным.

Его подбородок опустился. Если бы я подняла свой, мы бы...

Тихий, но отчетливый звук щелканья затвора ворвался в этот момент с грацией разрушительного ядра.

Мы повернули головы в сторону звука, и у меня отвисла челюсть, когда я увидела мужчину, выглядывающего на нас из-за зелени.

— Что за хуйня?

Вспышка Ашера в точности отражала мои чувства. Оператор каким-то образом перелез через двенадцатифутовую (прим. трёх с половиной метровую) изгородь, окаймляющую территорию, и снимал наше взаимодействие на суперзум-объектив.

Теперь, когда его заметили, он не стал терять времени. Он опустил камеру, поджал хвост и побежал прямо в тот момент, когда Ашер оттолкнулся от меня и помчался за ним.

Через некоторое время я последовала его примеру.

Наш импровизированный футбольный матч ранее (если его можно так назвать) высосал большую часть моей энергии. Все мое тело болело, особенно ноги, которые горели при каждом шаге. Свежий всплеск адреналина был единственным, что поддерживало меня.

К счастью, к подъездной дорожке можно было пройти через живую изгородь, и мне не пришлось пересекать весь особняк.

К тому времени, как я повернула за угол, Ашер уже поймал и удерживал фотожурналиста, заломив ему руки за спину. Рядом с ними лежал сломанный на несколько частей шикарный «Nikon».

— Ты сломал мою камеру! — завыл мужчина. Его нос-картошкой покраснел. — Этот объектив стоил восемь тысяч фунтов (прим. ~ 1 млн. рублей)!

— Твой объектив? — Ашер сильнее скрутил его руки, и мужчина издал болезненный вопль. — Ты вторгся на мою собственность. Сфотографировал нас в мое личное время. — Его глаза сверкали, как изумрудные ножи. — Я терплю твою чушь, когда нахожусь на публике, но не заблуждайся. Если я когда-нибудь снова увижу тебя где-нибудь рядом с кем-то из нас, я сломаю не только твою камеру. Понял?

Рот мужчины сжался в упрямую линию.

Я его не узнала. Он не был одним из постоянных, кто околачивался около КАБ, когда мы там тренировались, и легкость, с которой Ашер его поймал, предполагала, что он был новичком в этой работе. Если так, то он нажил себе ужасного нового врага.

— Я сказал, ты понял? — Ашер снова заломил его руки, и упрямство мужчины растворилось в жалком крике.

— Да.

— Хорошо. А теперь убирайся с моей собственности, пока я не передумал.

— Не могу поверить, что ты его поймал, — сказала я, когда фотожурналист ушел. Он, должно быть, имел по крайней мере минуту форы перед Ашером. — И не могу поверить, что ты сломал его камеру.

— Он легко отделался сломанной камерой. — Жилы на шее Ашера натянулись от напряжения.

Я никогда не видела его таким разъяренным. Я не знала, что он может быть в ярости. Он всегда был таким добродушным, но сейчас, с его скрученным телом и хмурым лицом, он был воплощением чистого, неподдельного гнева.