Шрифт:
Шинглен подошёл к Гесару, вежливо поприветствовав его, и поблагодарил странника, которого он принял за иноземного правителя, за приглашение к трапезе. Он сказал, что, к сожалению, у него нет с собой его пхорбы [108] .
— Ничего страшного, — ответил Гесар, — я дам тебе чашу.
Он передал ему деревянную чашу, в которую слуга поспешил налить чаю.
Шинглен, не успев отпить из неё, засмотрелся на пхорбу, поражённый её сходством с той, которую он часто видел в руках Гесара. Слабый огонёк надежды затеплился в его сердце, и он улыбнулся.
108
У тибетцев есть традиция — когда они находятся в пути или вдали от дома, они всегда носят с собой чашу для чая, известную квак пхорба. Они считают нечистоплотным пить из чаши, из которой уже пил кто-то другой, и прибегают к этому лишь в крайнем случае.
Гесар, наблюдавший за его реакцией, спросил его:
— Почему ты с улыбкой смотришь на пхорбу и не пьёшь из неё, отец?
— Она напоминает мне о другой такой же чаше, — отвечал Шинглен.
А затем он рассказал всё, что знал о детстве того, кого называл великим царём Линга, предводитель же внимательно его слушал.
Он вспомнил события, при которых Гесар стал царём, открытие сокровищ Магьял Помра, то, как царь отправился в Северную страну, вторжение воинов Хора, падение Линга. Затем он продолжил свой рассказ, поведав о том, как он был низведён до нынешнего своего положения, и о том, в каком бедствии оказалась Лумо Дзеден, о коварстве Тротунга, который теперь правил страной. И в довершение он сказал, что сходство этой пхорба с той, что он видел прежде у царя, возможно, предвещает возвращение Гесара.
Герой проявил нескрываемый интерес к рассказу старика. Но когда тот закончил, отрицательно покачал головой.
— Если бы Гесар мог вернуться, он вряд ли бы находился так долго вдали. Несчастный отец, тебе остаётся лишь повторять мани [109] для него. Наверняка его съел Луцен.
Шинглена очень расстроили эти слова. Он решил, что странник, возможно, видел, как Луцен убил Гесара или слышал о его страшной участи от другого свидетеля, и сейчас он пытается намекнуть на это. Он заплакал, умоляя предводителя рассказать ему, видел ли он Гесара мёртвым.
109
Мантра «ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ».
— Нет, я не видел, — отвечал Герой, — но я уверен, что, если о нём до сих пор нет никаких известий, то он мёртв.
— Если это правда, то у нас не остаётся больше надежды, — произнёс бедняга, и слёзы с новой силой полились из его глаз.
Гесара переполнила жалость при виде такого сильного страдания.
— Иди и собери своих лошадей, — приказал он ему, — уже поздно. Затем снова возвращайся сюда прежде, чем отвести их в стойла, мне нужно сказать тебе ещё кое-что.
Старик повиновался. Когда он вернулся назад со своими лошадьми, то увидел на месте странника и его свиты лишь одного Гесара, такого, каким он его помнил при последней встрече.
Преисполненный радости, он обнял Героя и, держа его за полы одежды, принялся нести всякую чепуху, то смеясь, то плача, не желая отпускать его от себя.
— Мой дорогой отец, — сказал ему Гесар, — возвращайся к Тротунгу. Через несколько дней ты увидишь меня вновь, но до тех пор никому не говори о нашей встрече.
Шинглен поклялся не подвергать огласке возвращение Героя, но, несмотря на все его усилия, он никак не мог взять себя в руки. Тихонько посмеиваясь, с блестящими глазами и высоко поднятой головой, он вернулся к Тротунгу верхом на самом лучшем его скакуне.
Тротунг в это время стоял на верхней террасе своего дома и, завидев приближавшегося Шинглена, был немало удивлён столь странной перемене.
«Что же могло произойти с Шингленом? — спрашивал он себя. — Единственное событие могло привести старика в столь радостное и окрылённое расположение духа — это возвращение Гесара. Могло ли это быть правдой? Знает ли мой брат что-то о возвращении Гесара? Наверняка всё так н есть. Что же со мной будет, когда прежний царь узнает, что я отправил того, кого он почитал как собственного отца, выпасать моих лошадей?»
Тротунг не был храбрецом и не желал понести ответственность за сотворённые им деяния. Его охватил ужас от мысли о той каре, которой Герой подвергнет его, если вернётся. Он стал судорожно соображать, как избежать последствий своих поступков, и спустился с лестницы так быстро, насколько ему позволяла его тучность.
Напустив на себя самый радушный вид, он приветствовал брата следующими словами:
— Мне больно смотреть на то, мой ачо [старший брат], как ты устаёшь, выводя на пастбища этих лошадей. Не злись на меня, у меня не так много слуг, и они слишком заняты, так что некому больше следить за лошадьми. Но я вижу, эта работа очень утомляет тебя. Впредь оставайся дома. А сейчас поднимись ко мне и выпей со мной чаю.
Он пригласил Шинглена в дом, и в комнате он устроил для него сиденье, сложив вместе много мягких подушек. Затем, посмотрев на него, он сказал:
— Твои одежды, ачо, хороши для гор, но не подходят для дома. Я хочу, чтобы ты одевался, как я, чтобы мы были во всём равны, ведь мы же братья.
Он приказал своей жене принести одно из шёлковых одеяний и дал Шинглену переодеться.
На протяжении трёх дней все распоряжения, отдаваемые Тротунгом, в точности выполнялись. Шинглен был в центре всеобщего внимания и заботы. Во время трапез ему подавали большие куски мяса, в чае всегда было много масла, и он выпивал много ячменной браги.