— А вам есть, что скрывать? — обескураженно спросила я.

— Каждому есть. Добрую половину наших могут упечь за решетку, поэтому я бы не хотел раскрывать все карты и давать Жилинскому или Снегиреву в руки компромат на нас. Они знают только мои личные тайны, и только потому, что иначе не стали бы доверять и платить за то, что мы делаем.

— Это… интересно.

Дима улыбнулся еще шире.

— Если хочешь, тоже можешь попробовать. Если верить Паше и Люсе, а я им верю, то ты довольно ловкая и сможешь оставаться незамеченной, если не будешь больше привязывать к своему животу собаку, — тут засмеялась даже я, вспомнив, насколько нелепым было мое решение.

— Мне все равно некуда идти, так что, — я помедлила, прежде чем дать ответ, — пожалуй, я в деле.

Я решила остаться. Что мне терять, если у меня и так ничего нет? Как бы я ни бежала от судьбы, она все равно меня настигнет, и лучше быть подготовленной, насколько это возможно. Тема была очень болезненной для меня, но уже в первые часы у меня появилось ощущение, что все здесь ощущается так, словно я… дома.

Я попала в абсолютно чужой мир, с чужими законами, с чужими людьми, с чужими ценностями. Мир чужих крыш пугал и отталкивал, но в то же время бесконечно манил меня. Пусть меня не покидал страх быть обнаруженной, но теперь я в компании людей, где все друг за друга горой, и я буду им помогать: я теперь одна из них. Новый для меня мир был полон опасностей, защищаться от которых мне теперь предстояло самой, не полагаясь на дядю, брата или его друга. Возможно, когда-нибудь я смогу стать такой же смелой и сильной, как все эти ребята. Меня радовало то, что здесь я смогу быть по-настоящему полезной и не буду больше обузой для всех, как это было дома; я смогу сама за себя постоять и, возможно, когда-нибудь мне удастся добраться до Елисеева лично и отомстить за родителей.

***

1 — момент из фильма «Гарри Поттер и Орден Феникса».

Волей-неволей мне пришлось привыкать к новой жизни: я училась выживать в таких условиях, которые до побега мне, наверное, не снились даже в самых нелепых кошмарах. Закаленная автостопом и первыми попытками самостоятельной жизни, я тупила все меньше и меньше, когда мне объясняли что-то новое: ловко, как обезьяна, прыгала по крышам и незаметно, как кошка, кралась по земле. В тусклом освещении подвала зрение адаптировалось под темноту, а легкое чувство голода, казалось, навсегда поселилось в моем желудке.

В последний день июня я осталась дежурной в нашей скромной обители. Все остальные были на работе: каждый подрабатывал, как мог. Всех было не запомнить, моя голова и так разваливалась на куски от объема полученных в такой короткий срок знаний, но я помнила, что Зоя по кличке Пересмешница торгует цветами вместе с какой-то бабушкой, Дима с Пашей разгружают вагоны, а Люся рисует портреты в парках. Я же, имея крайне мало полезных навыков, решилась играть на гитаре в метро и на улицах. Это занятие было мне по душе, а главное, приносило неплохой доход, правда, тратила я все равно лишь самый необходимый минимум: остальное откладывала, копила на новые документы.

В этот день я грустила, ведь ночью, когда Дима с Зоей пойдут на одно дело, а Люся с Пашей — на другое, я все равно останусь дежурить. Кто-то работал допоздна, а кто-то решил наконец отдохнуть и развеяться где-нибудь на поверхности земли, а не под ней, поэтому мне предстояло куковать в подвале совершенно одной.

Ребятам сегодня нужно было пробраться в офис одного из заместителей Елисеева и самым что ни на есть наглым образом выкрасть договор о поставке оружия, сам факт наличия которого был более чем ожидаемым, но все еще не укладывался в моей голове, и еще какие-то бумаги. Меня разрывало от желания поучаствовать в общем деле, а не сидеть сложа руки и вместе с Бродягой выть на луну; безумно хотелось приносить пользу, но за все время я выбиралась на задания всего лишь два раза.

— Еп твою налево, откуда ж ты на мою голову свалился?

В самый критический момент моей апатии, когда мне больше всего на свете не хватало огромной кружки чая и теплого пушистого пледа, в подвал явился как обычно поддатый Тоха и широко улыбнулся всеми своими тридцатью зубами: два он потерял во время какого-то нетрезвого приключения, впрочем, еще до моего появления. Тоха был, в общем-то, толковым парнем, но имел как минимум один очень весомый недостаток: он бухал, причем делал это с таким завидным постоянством, что полностью трезвым я его застала всего каких-нибудь пару раз. Это нисколько не мешало Тохе жить: более того, выпив хоть немного, он становился еще более дружелюбным, а вдобавок у него в голове сразу же начинал работать генератор идей, полезных и не очень.

Мы неплохо ладили, если честно, а Тохе нравилось гулять с Бродягой, но до сегодняшнего появления он отсутствовал два дня, и мы очень волновались и безуспешно искали человека по моргам и больницам. Я в любом случае собиралась высказать ему все, что думаю, а еще мне как раз нужно было выместить и без того паршивое настроение.

— Антон! — мне не нужно было много, чтобы выйти из себя: я слишком редко туда приходила. Полным именем жизнерадостного Тоху никто не называл, только я и только в моменты сильной злости. — Что ты творишь? Мы все извелись, пока тебя не было, — ухватившись за воротник клетчатой рубашки, я втащила его вглубь помещения. — Где ты вообще шлялся? Мы обзвонили абсолютно все, что можно, но тебя нигде не принимали, — я остановилась, чтобы перевести дыхание: тощий Тоха в высоту достигал почти что двух метров, и тянуть его за собой было не так легко. — Вчера его, значит, нет, ночью тоже нет, хорошо хоть сегодня к обеду заявился. Знаешь, — я оттолкнула его, — мы уже начинали гадать, в каком лесу тебя зарыли!

— Ну простите, — добродушно и абсолютно искренне бубнил Тоха. Его пошатывало из стороны в сторону, и мне пришлось тащить его до самой комнаты на своих хрупких плечах.

При ближайшем рассмотрении у Тохи помимо перегара были обнаружены рана в боку, отсутствие телефона и видавшая виды, потрепанная жизнью флешка. Меня разрывало от любопытства, но количество алкоголя, который залил в себя нерадивый Тоха, никак не способствовало свертыванию крови, и пришлось спешно делать перевязку. У меня панически тряслись руки, и дело было вовсе не в виде крови, который нисколько меня не колыхал: я просто боялась сделать что-то не так или и вовсе опоздать, хотя вид у парня был, как и обычно, вполне себе живучий. Кое-как перевязав рану, я все же спросила: