– Поглядите на себя! – воскликнул Норан столь зычно, что услышали все. – Собачитесь, как дворняги, не поделившие кость! Разве так ведут себя достойные мужи в час опасности?

Несколько секунд все молчали, прежде чем подал голос одноглазый воин:

– Видать, ты не наваждение, а вправду Норан. Признаю тебя по наглости! Только не тебе судить достойных мужей! Где ты, правая рука Кро-Кроаха, был в день битвы под стенами Мерани? А?

Норан поглядел на одноглазого с видимой беззаботностью:

– Рад видеть тебя среди живых, Ханкель. В преддверии того дня Кро-Кроах направил меня с Дургалом и ещё несколькими воинами защитить наши спины от незримых и чудодейственных ухищрений богов пустоты. И клянусь предками, нам пришлось вступить в страшную битву, из которой выполз я один, да и то с трудом отлежался. Кто же знал тогда, что злые боги приготовили не только коварное чародейство за спиной, но и копьё, направленное нам прямо в грудь?

– И уж конечно у тебя есть чем доказать свои слова? Или нет? – выкрикнул кто-то из толпы.

Прежде чем к одному скептическому голосу присоединились десятки, Норан топнул ногой. Звук вроде бы и не был невероятно громким, кратера в снегу тоже не осталось, но сердца почти всех присутствующих, пропустили удар, словно по полю прокатилась невидимая волна силы. Плащ Норана затрепетал и волосы зашевелились, будто его окружал невидимый ветер. Простой иллюзорный трюк, как и тот, что позволил Норану появиться в лагере незамеченным, к тому же не его собственный, а данный взаймы – но вполне действенный. Конечно, было в толпе несколько жрецов и ведунов, способных расколоть секрет этого фокуса, вот только с ними всё было обговорено заранее. Пережили правление Кро-Кроаха лишь те чародеи, которые склонились перед ним, а сейчас боялись, что с них спросят за поражение их бога. Они с готовностью согласились подыграть человеку, обещающему их защитить, а Кро-Кроаха – выставить в относительно выгодном свете.

– Поглядите на себя! – повторил Норан громче, чем прежде. – Я, Норан – сильнейший среди курангов. Пусть выходят смельчаки и перед лицом Старейших Гор, я покажу, что любые шестеро из вас разом со мной не совладают! Я вернулся, когда саклибы проникли в сердце наших земель, и уже подступили к Семикамню. Да ладно бы ещё это были могущественные князья и воеводы саклибов – но нет, вы дрожите перед какой-то девчонкой! И чем вы встречаете того, кто знает, как её одолеть? Подозрения! Препирательства! Видно уж лучше мне будет искать удачи на чужбине…

– Погоди, – заговорил Гицум. – Ты знаешь, как спасти Семикамень? Лишь теми воинами, что у нас есть тут, в долине? Даже выступив завтра утром, мы уже можем не успеть…

– Спасать Семикамень теперь уже слишком поздно! – отрезал Норан. – Меньше вам надо было спорить друг с другом. Я знаю, кое-что получше – как разом выиграть войну.

*****

Действительно, уже через две ночи после появления Норана на совете, Семикамень, едва ли единственный настоящий город в землях курангов, был готов пасть. Укреплён он был славно, хотя и самой природой, к которой мало что добавило скудное искусство строителей. Защитников было немало – всё же, завоёвывать Мерань ушли в основном юнцы, которым на родине не хватало ни места, ни возможности проявить себя. Вот только с ними ушли и славнейшие дваждырождённые вожди, для которых война была что мать родна. Ушли и не вернулись. Заменить их оказалось некому. Вроде бы и много было у Семикаменного клана союзников и родственников, вроде бы всякое горное племя считало для себя честью просватать будущего вождя к их дочке, но как пришла беда, всех их как ветром сдуло. Не только войск не явилось на подмогу, но и дваждырождённые удальцы напрочь позабыли о своих обещаниях.

А если дваждырождённых у тебя слишком мало и слишком они слабы, то тут уж не помогут ни крутые скалы, окаймляющие горное плато, ни количество простых воинов. Просто развязка будет медленнее.

От проломленных ворот ещё доносился шум боя. Куранги успели возвести позади них невысокую стену, разбирая собственные дома на материал. А нападающие не торопились ломиться вперёд – одни сейчас перестреливались и перебрасывались метательными снарядами с защитниками этой внутренней стены, а другие пытались её ослабить и расшатать. Весь авангард состоял из дваждырождённых. Если кого-то из них пронзал одиночный дротик или повергал брошенный камень, это едва ли могло убить его на месте. А раненых саклибов быстро ставили на ноги служители их богов – если не сразу же, то к следующему дню. В то время как ряды защитников неуклонно убывали.

Семикамень был готов пасть и это понимали все. Уцелевшие вожди и предводители курангов могли теперь сделать только одно – позаботиться, чтобы победа не принесла заклятому врагу никакой поживы.

Поэтому на городской площади сейчас разгорался огромный костёр. Старики, от которых немного было толку в бою, стаскивали дорогие вещи из палат вождя и домов старейшин – расшитые одежды, серебряную посуду, резную мебель – и с неподдельной, буйной яростью метали прямо в бушующее пламя. Распоряжавшемуся происходящим седому Одоту, последнему оставшемуся в живых мужчине и дваждырождённому из рода верховных вождей, даже не приходилось их подстрекать или присматривать, чтобы ничего не украли. На что богатство мертвецу? Всякому курангу было понятно, что в селении, взятом после упорного сопротивления, могли рассчитывать на пощаду молодые женщины и дети, ну может кое-кто из юношей, в общем, те, кто сгодится в рабство, но никак не бесполезные старики.

Кстати о женщинах и детях… Не считая пары дваждырождённых женщин, сражавшихся наравне с воинами и сейчас уже почти наверняка убитых, остальные были собраны в углу площади, под охраной нескольких стариков покрепче и юнцов понадёжнее. Они сбились в тесную кучу, как напуганные цыплята. Одни смотрели пустыми глазами в никуда, под воздействием выпитого дурмана, другие плакали, пара девок истерично хихикала. Одот медленно окинул их взглядом, и лицо его некоторым сейчас казалось исполненным величия духа, а иным – совершенно безумным: