— Да. Войдите. Кто там такой нерешительный?

Получаю разрешение, приоткрываю дверь, засовываю нос и быстро захожу.

— Добрый день! Я — Ольга Климова, мы с Вами разговаривали по телефону, — последнее слово произношу с распахнутыми до неприличия глазами, медленно, по слогам, шатаясь телом, дрожа губами и руками, и очень сильно недоумевая. — Вы?

Ведь это он? Он же? Я не ошиблась? Тот мужчина из ночного клуба, который выручил и помог с моим отцом, который отказался от весьма сомнительной платы, да и к тому же напоследок пристыдил и пожелал мне «не хворать и гордость женскую с пола поднять». Не отводит тебя судьба, «Ольга», ты, вероятно, все же кем-то проклята или на неудачи и несчастья заговорена.

— Якутах? То есть, привет, наверное! Очень неожиданная встреча. Я бы сказал, весьма и весьма. Твою мать! Прошу прощения. Твое имя — Ольга? Такое простое и великое? Ольга Климова? — Смирнов, по-моему, усмехается и тихо добавляет, как будто сам себе. — А к чему было все это скрывать? Не понимаю. Стыдишься, что ли, или имя не нравится? Что не так-то? Развела таинственность — план по захвату мира. «Сценический псевдоним», «это лишнее», «как вам угодно, как хотите», «Яки», «Кута». Бред же! А? Оль? Согласись? — вскидывает брови и пренебрежительно кривит рот. — У нас, как оказалось, много общего? Ольга?

Как он задрал талдычить мое имя, словно заведенная обезьянка с медными тарелками в огромных лапах. Молчу и пялюсь на мужчину, сидящего на подоконнике со скрещенными на груди руками, как блаженная, юродивая или просто дура? Может быть, пора бежать? Дверь я вроде не с замка открывала, значит, там не заперто, нужно побыстрее скорость набирать…

— Имя танцовщиц посетителям знать ни к чему, мы выбираем псевдонимы — такое неписанное правило, — бурчу и спиной двигаюсь на выход.

— Хм, — хмыкает, раскручивает узел, отталкиваясь ладонями от подоконника, спрыгивает и уже с серьезным и надменным видом неспеша подходит ко мне. — Добрый день, Оля, — глядя на меня, высказывает все те же до чертиков надоевшие слова. — Мне очень жаль, сочувствую твоему горю и сопереживаю. Как ты?

Что? Что он сейчас спросил? Как я? Но в силу воспитания, а может быть на человеческом автомате, отвечаю:

— Спасибо за слова. У меня все хорошо. Вы предложили встретиться, я согласилась и посетила Ваш прекрасный офис. Здесь красиво, — оглядываюсь в кабинете. — Благодарю за помощь, но сейчас поступим так. Я сообщу Вам адрес и координаты места захоронения, а Вы мне распишите стоимость проделанных работ плюс установка и, наверное, поощрение-премия, которая накидывается сверху. Я оплачу — с этим не будет никаких проблем!

— Все бесплатно — такой тариф. Устраивает?

— Не согласна.

— Тогда так, — берет меня за руку, вцепившуюся в ремень сумки, — ты говоришь мне полный адрес, точное место, а в качестве оплаты я возьму с тебя, наверное, завтрак, обед, ужин, скажем, в течение двух следующих недель. Сегодня и воскресенье даю тебе на поправку внешнего вида, причесывание растрепанных чувств, на отрепетированную улыбку и… Нет. Пожалуй, только воскресенье, а сегодня просто по городу погуляем. Согласна, одалиска?

— Такая точность? Ровно четырнадцать дней? Вы будто срок мне выписываете.

— Говори мне «ты», пожалуйста. И это не срок, это время на уникальную Смирновскую психотерапию. Патента пока не заимел, тебе, Несмеяна, исключительно по блату. Если хочешь, по настойчивой рекомендации, по знакомству. Есть у этого «Алешки» уникальная способность и черта характера — я умею слушать, Оля, и молчать, не выдавая человеку ненужных напутствий или пожеланий. Пока, конечно, не попросит сам. Например, «Алешка, как ты думаешь, или хочу, чтобы ты помог, или…». Там много этих «или» — сразу и не сформулировать. Можем даже подписать контракт, в котором ты укажешь все точки, на которые я нажимать не должен! Это так, для справки! Но метод пока сыроват — поэтому всего лишь две недели, в качестве стажировки, да и с молчанием, правда, имеются некоторые проблемы. Однако, я настойчиво ращу нужный в нашей жизни навык и оттачиваю мастерство.

— Что? — решаюсь все-таки поднять глаза и посмотреть на этого нахала, шепчу и бегаю по его лицу глазами. — Что это было? Вы клоун? А это Ваше антре?

— Да нет вроде. Цирк не люблю, а клоунов, извини, не уважаю. Умею слушать, Оля! Просто слушать!

— Слушать? Не просила, потому что не нуждаюсь и я неразговорчива. Вы только зря потратите свое, наверное, очень дорогостоящее время. Нет женской болтливости, с чужими не привыкла ничем делиться, а тем более личным. Простите, так воспитали. Свое переживаю исключительно сама. А что касается Вашего метода, то вот мой ответ — определенно, нет, совсем не интересует. Вы прогорите! А я совсем не верю в терапию, тем более задушевные беседы, — хмыкаю и скалюсь, — с представителями сильной половины человечества. Так кажется? Я Вас правильно процитировала.

Он улыбается? Ему смешно?

— Зря! В дружбе я хорош. Все так говорят.

— Заметно, — язвлю и выдираюсь. — Мне не нужны друзья. Сколько? Назовите цену.

— Мне, похоже, это тоже нужно. Ты спросила за оплату — такова цена. Что-то не устраивает? Повторяю — две недели, начиная с понедельника — ты и я. Возможно, танцы, но исключительно приват, на другое никогда не соглашусь — собственник, и в дружбе тоже. Ревнив с друзьями, заранее прошу прощения…

Урод! Как он мерзко скалится!