— Успокойся, спаситель мира и утешитель безутешных девиц. Чего ты завелся? Тишай, тишай и не начинай тут ураган страстей. Нет чувств, желаний — так хоть время с пользой для здоровья проведешь. Чего распереживался? Я довел? Ну, прости, больше не буду, но ты меня так повеселил, ей-богу, я от Тонечки такой засады не ожидал, а ты, как наивный пацанчик, повелся на искусный материнский развод.

Сдвигаю брови и скриплю зубами.

— Заткнись, Максим.

— Я понял, Смирняга, все понял. Тебя от этой Климовой куда-то в благотворительную степь повело. Давай еще раз, — берет в одну руку плитку шоколада, а во вторую ярко-красную желейную фигню. — В какой руке, ЛешА, что, недолго думая, выбираешь — шоколад или основательно перетертые, потом проваренные, засахаренные фрукты. Ну! Ну! Ну же, Смирняга!

И тянет мне под нос руку с шоколадной плиткой, я, как болван, естественно, киваю.

— Прекрасный выбор, братишка. Ты — гурман. Значит, будет с шоколадом. Кофе или чай?

Я вознаграждаю Морозова своей охренеть какой уничтожающей улыбкой и шепчу проклятия, наверное, на весь его последующий род.

— Ладно-ладно. Я заткнулся. Но последний, завершающий, всего один вопрос? Позволишь? — он достает тарелки, ставит на оригинальный серебряный поднос две чашки, два блюдца, молочник, кофейник, миниатюрную сахарницу, салфетки, ложки.

Это что? Викторианский стол? Что этот «французик»-шеф здесь вытворяет?

— Что ты делаешь? — указываю подбородком на внезапно появляющееся пищевое изобилие.

— Собираю тебе с девушкой заказ, — бросает на меня взгляд и тут же головой на Климову кивает. — Так я могу спросить или ты все еще яростью пылаешь?

— Валяй, Зверина.

— Зачем ты согласился? Зачем матери пообещал, что поможешь с какой-то типа общественной адаптацией? Это же смешно, Смирняга. Мужчина и женщина, оба половозрелые, молодые, горячие. Блин, я же вижу, как играет твой лукавый карий глаз…

Какой глаз? О чем он шепчет? Я должен был ее поддержать, сказать, что все будет… зашибись, наверное? Не знаю. Как вообще с таким смириться, да еще в такой короткий срок? Но не вышло, не получилось — вместо этого я предложил фактически встречаться? Пусть две недели, но точно вместе — минимум три раза в сутки. Нехилый такой разгон я с места взял.

— … Твою мать! Да мы с женщинами адаптируемся только по горизонтали и то бывают меленькие несостыковки, иногда по темпераменту или по жизненным обстоятельствам не совпадаем, — Морозов касается моего плеча своей рукой и пытается развернуть к себе лицом. — Хватит, Леха, заканчивай разыгрывать тут обиженную даму. Закончили! Завязывай, перестань. Зачем? И все. Больше ничего спрашивать не буду, но все-таки хотелось об этой девушке немного больше узнать, чем ты тут выдаешь мне в час по чайной ложке.

Ты ж вроде не хотел знать, сейчас с чего такой замес?

— Макс!

— Еще раз, Лешка! На хрена? М? — стоит прямо и смотрит мне в глаза, без улыбки, с абсолютно серьезным видом и даже, сволочь, не моргает. — Ну, ЛешА?

— Я не знаю, — пожимаю плечами и краем глаза замечаю, что Ольга очень неуверенно оглядывается назад.

Ищет меня? Ждет? Недоумевает, куда я подевался?

— Прелестно!

— Она училась у мамы на первом курсе в институте, обворожительная, таинственная, красавица, индивидуалистка, гордая и неприступная голубая кровь, — быстро выдаю всю полученную на данный момент информацию, затем нагло хмыкаю, — еще бы — с таким-то отцом. У нее были возможности, средства, блат, достаток, но что-то там пошло не так. И… Но я думал, что ей уже за сорок. Правда-правда! Или, наоборот. Я клянусь и в мыслях ничего того, что я соорудил по факту, не было. Я в этом не нуждаюсь и за семейным статусом тоже не гонюсь. Ты же прекрасно об этом знаешь!

— Я помню-помню: «Любимые друзья, Григорий и Максим, я перед вами, как на Библии, торжественно клянусь, что никогда ни на одной красотке не женюсь». Мы с Велиховым это даже где-то записали.

— Ох, ты ж… Мать твою!

Как раз наш ушлый адвокат заходит, солидно чешет по проходу к нам на кухню, даже улыбается и машет, но вдруг поворачивает голову в сторону и начинает резко замедляться и даже от неожиданной и случайной встречи по-дебильному, с издевкой, приседать.

— Что такое? — Макс замечает этот же пассаж. — Батарея, что ли, сдохла? Малыш сейчас выйдет из строя, надо бы идти на подхват. Чего он там остановился? Леш, я слушаю, продолжай.

— Извини, я сейчас, мне надо. Отлучусь на одну минутку.

Пулей вылетаю из кухни и спешу на перехват перекрестного допроса, но естественно опаздываю к началу занимательного разговора.

— Добрый день! Якутах? Это ведь Вы? Танцовщица из ночного клуба? Восточная неприступная красавица, вскипятившая моему другу третью положительную кровь.

— Здравствуйте. Мы знакомы?

— В некотором роде, — Гришаня присаживается на мое место и откидывается на спинку стула. — Ночь с первого апреля на второе. Помните? Вы страстно танцевали, а я подошел к охране и предложил Вам персональный, эксклюзивный, танец для лучшего на свете друга. А?

Это дата смерти ее отца, урод. Отвянь! Нашел, что вспоминать и чем хвастать. Она отчаянно желает забыть этот вечер, а ты усиленно напоминаешь, да еще и лыбишься, как озабоченный пацан.

— Гриш, здорово, — подскакиваю и глазами показываю, что кому-то пора на подъем и однозначный выход. — Ты не мог бы встать? Место уже занято, тем более тебя там Макс зовет. Что-то по контрактам и некачественной отчетности за первый квартал. Аудиторы нашли какую-то фигню. Гришаня, я прошу, подойди туда, а я сразу за тобой, любезный. Давай-давай.