— Ты не знаешь, какой я, когда доходит до того самого дела, вот и закрой рот, иначе, — по-моему, я ей сексом угрожаю, — иначе…

— Что? Возьмешь, как этот бедную косулю.

— Блядь, Оль, перестань. Ненавидишь мужиков или какого-то одного, конкретного, героя. Как звали сволочь? Попробую угадать. Сережа? Нет, мимо. Брат и дядька не производили впечатление отъявленных подлецов. Максим… Как я мог так неуважительно подумать! Нет-нет! Образец верности, долга и какой-то там чести. Гриша? Гриша может, но, увы, опять не он. А если Дима, например… Что скажешь, одалиска? У Морозова брательник Димитриус, но думаю, что не он…

— Заткнись… — шипит змеей.

— Тебе понравилось?

— Угу!

— Позавтракаем завтра, все, как обычно, по расписанию, все в силе?

— Наверное…

— Оль?

— Что?

— Ты как-то неуверенно звучишь. И я очень прошу, подумай. Ну… Над тем моим предложением. Слышишь?

— Нет, не настаивай, пожалуйста, так для всех будет лучше.

— У меня ведь есть еще неделя…

— Да.

— … чтобы понравиться тебе? А?

Молчание… Молчание… Молчание!

— А с началом новой, что помешает мне, например, просто звонить, чтобы узнать, в каком настроении изумруд души моей проснулся? Или что надето на тебе? Или… Я ведь могу пригласить тебя еще раз к Суворовым?

— Спокойной ночи, Алексей. Уже слишком поздно.

— Только двадцать два ноль ноль. Одалиска…

— Мне завтра рано на работу.

— Климова!

— Что?

— Оль!

— Алексей, пожалуйста, хватит! Ничего не выйдет. Я прошу, оставь попытки и переключись на кого-нибудь. Ты — хороший парень, даже очень, но…

— Завтра заеду в семь.

Вот и все скупое эссе о том, как мы провели с ней три дня на дикой природе, в сказочном месте, у Суворовых, что там видели и как лесной безмятежностью вместе наслаждались. Заученные фразы: «Угу! Ага! Да!» и естественно категоричное «Нет!» и мое любимое «Хватит, я очень устала!». Несмеяна себе не изменяет — каменная баба, скупая злобная хозяйка Медной горы из тех самых Бажовских сказок, а я задуренный Данила-мастер? У! У! Ну, спрашивается, чего завелся, как ужаленный, ударенный, пришибленный и конченый дурак? Мне-то что с того? Что мне со всего этого? Походим, покружим, за ручку подержимся и разойдемся. Таков был материнский план? Теперь, похоже, я ищу того самого крайнего, за весь бардак ответственного. Кто виноват? Тут только сам! Выяснили, слава Богу. А что делать? Тут небольшая… Блядь, да что я вру — охренеть какая загвоздка!

Сижу в машине, считаю скупые дождевые капли на лобовом стекле, не глядя, скребу указательным пальцем по кожаной обивке рулевого колеса. Затем с апатией рассматриваю внутреннюю обстановку, словно никогда до этого не видел. То и дело поворачиваю голову направо, прочесываю взглядом пустое соседнее кресло, как влюбленный Пьеро, тяжело вздыхаю, шепчу какой-то мат и тут же голову назад возвращаю. Стерва! Что с тобой не так? А главное, что теперь не так со мною? Что, сука, в этом мире происходит?

На мой вопрос о ее семейном статусе — всегда скупой ответ:

«Не твое дело, Алексей».

Замужем? Ты замужем? И вот опять:

«Спокойной ночи, Алексей. До завтра».

Ну, привет, одалиска! Это что за тайна? Государственная, под подпись и под страхом той самой смертной казни? С каких херов это положение стало охуительно засекреченным? Дима, Дима… Долбаный неуловимый черт! Я в какой-то момент стал все-таки подозревать младшего Шевцова! Но отважился и как бы невзначай спросил у матери — нет, тот Димасик оказался не при чем, зато она быстро вспомнила какого-то курсанта, потом лейтенанта, Дмитрия Черненького — у мамы профессиональная память на не слишком успевающих ребят. Раз всплыл, значит, стопроцентно туповат. Еще к тому же, блядь, до усрачки смешная фамилия. Это он, что ли, зазноба сердца Ольги Климовой? Мама не ответила, сказала лишь, что всегда ребята были вместе, молоденькая красивая смешная парочка — он старше ее на пять лет, когда выпустился и попал под распределение, Климова бросила институт и якобы за ним в ту выбранную государством глушь уехала. Этот Дима? Из-за него покинула семью и в неизвестном направлении сдрыснула? О нем она скулит, когда типа никто не слышит? Любовь неземная, видимо. Хорошо! Допустим! А чего ж тогда не сохранила? Где теперь любименький Димон? Слился в унитаз, раз мама попросила меня присмотреть за эмоциональными приходами одалиски? А? Фух, сука! Я даже вроде бы вспотел, но сделал определенный вывод, что дедуктивный метод ни хрена не работает — тут моей маме «неуд» за возможное старание, а мои чертоги памяти охренеть как, да просто под Марусин поясок, забиты Климовскими сисечками. Лыблюсь и непроизвольно выставляю кисти рук перед собой, повторяя форму и размер тех самых «Климовят». В двух копиях! Естественно! Климова однозначно в этом деле не дегенерат! С отзывчивостью, ответной лаской, по-моему, есть некоторые проблемы — она молчит и стискивает зубы, как будто бы стойко терпит, из последних сил сдерживается и старается не закричать. Настырная упрямая девчонка! Не беда, тут запросто найдем подход — подайте тело Климовой на блюде, а мне еще широкую кровать!

С искривленной рожей выползаю из машины. Скрючиваюсь, поднимаю воротник и закрываю водительскую дверь. Беглый взгляд на часы — еще есть уйма времени до финальной встречи с одалиской Якутах, Олей Климовой. Иду в наш подающий большие надежды на звездочки пока незвездный ресторан. Если мне немного повезет, то тут сейчас произойдет слишком важная на сейчас встреча. Если повезет… Когда, блин, мне в последний раз везло? Да не прибедняйся, Смирняга, последний раз — когда ты был в Париже, черт!

Вот же два урода! Останавливаюсь в проходе общего зала и наблюдаю, как два пещерных ящера, Велихов и МаксиЗверская — так и не позвонившая скотина, друг друга в «плечики» толкают. Играются ребята — кто из них от легкого шутливого тычка дальше по кухне бесплотной массой уплывет! Зашибись, забава! Обоим по тридцатнику немного с гаком, четвертый десяток бодренько размахивает черным флагом, а дурь в башке играет, словно им тринадцать лет — и, как говорится, не каждому, а на двоих.

Гришка сильно толкает Макса, а тот укладывается рожей на свой любимый кухонный стол. Слышу, как бурчит что-то и кроет адвоката матом, потом поднимается, руками упирается в поверхность и, набычившись, неконтролируемым троллем на противника прет. Тот расставляет в стороны руки и подзуживает:

«Ну-ну, Максимочка, иди сюда, иди сюда, только не упади, бродяга!».

— Вы не устали, идиоты? — успеваю остановить силовой бросок на слишком мудрого юриста. — Я полчаса смотрю на вас, не дыша и не моргая, все думаю, ну, когда ж мозги на полную зайдут и пацанячья дурь пройдет. Но нет, «Алеша», видно не судьба этим двум задолбанным героям серое вещество на старости лет приобрести, — подхожу к оторопевшему Григорию, протягиваю для приветствия руку, а он как-то очень бодро прижимает меня к себе, хлопает по спине, даже плечи мне разминает, а потом вдруг отстраняется, пристально рассматривает, как будто век не видел, и, притягиваясь снова, в ухо шепчет мне. — Как она там? Как Настя?