Приполярная секция была самой маленькой: её задачей было только дать питание трём высшим приматам с их симбионтами. Но именно она была нам интересна. И наиболее понятна… привычна даже в какой-то степени…

– Ассистент! – сказал я, чуть подняв голову, хоть это и было лишним. – Мы можем войти в оранжерею?

Ответ я знал, но всё же спросил.

– Сожалею, – ответил из динамиков сгенерированный женский голос. Немного похожий на голос ветеринара, кстати. – Только с разрешения зоолог-мастера.

– Он тебе всех по полным должностям называет? – спросил матрос-три.

Я не ответил, продолжил говорить с ассистентом:

– А она далеко? Можешь её позвать?

– Нет, она рядом. Уже вызвал.

Я даже поморщился. Очень глупо звучала мужская грамматика женским голосом.

– А вот, – матрос-три осторожно указал пальцем вглубь секции. – Не примат, но…

Я тоже увидел: в углу стояло ходячее дерево. Ветвистенький, как его называли некоторые. И его цвет, и изгибы тела, плавно, даже по-своему эстетично переходящего из горизонтального в вертикальное, и конечности, с почти привычными для нас пропорциями, были не так отвратительны. У нас и не такие ублюдки водятся в природе. Но вот эти ветви… длиннющие, расходящиеся в стороны… Что-то похожее было и у нас, но… нет. Этот урод был слишком чуждым.

– Тварь, – мрачно и презрительно сказал матрос-три, глядя на него.

Я вспомнил, что он видел, как такой же… а может, и этот самый, прикончил фельдшера.

– Это он фельдшера?

– Не знаю, я и наших-то животных не различаю между собой. А тут… Ветви были другой формы немного. Хотя могли отрасти… – Он помолчал и бросил: – Не знаю, пацан.

Я не выдержал и спросил. Нельзя было, конечно, напоминать о таком, но я спросил:

– Он правда ей голову проткнул ветвями?

– Неее… Ты чего. Он её затоптал. У него ж лапищи… Столбы!

– Вам что тут, зоопарк? – послышалось с левого края буферного пространства.

Мы одновременно повернули головы на голос: ветеринар шла к нам быстрым шагом, даже по походке чувствовалось, что злая.

– Как с цепи все сорвались, каждому надо прийти посмотреть. Именно сейчас. Ещё несколько месяцев лететь, насмотритесь на всю жизнь, – продолжала она. – Как ловить – так все причину находили не идти, а как… Ой… Это ты, матрос-три.

Она подошла уже сконфуженная.

– Как бок?

– Хорошо, – охотно отозвался он. – Ты прости, что мы так. Но… Мы разок, честно.

Ветеринар покачала головой, недовольная. Уже не из-за того, что мы её потревожили, было видно, что она считает плохой идеей для него смотреть на приматов.

– Прям так хочется?

– Ну…

– Ладно. Раз уж пришли… оба раненные… – Она наконец повернулась ко мне. – А ты как? Отогрелся?

– Да, ещё вчера. Врач не выписывает пока, но…

– Успеешь, – поддержала она врача. – А сокоординатор-один как? Не вышла из комы?

– Да ты бы знала, наверное, уже.

– Тоже правда… – ветеринар притихла, но потом сказала: – Не знаю, ребят. Показывать их вам после такого… Тебе особенно…

Последнее она адресовала матросу-три. Он тут же нашёлся:

– Это терапия. Психологический надлом снять.

– Это правда, – неожиданно произнёс ассистент.

Мы подняли глаза к внешнему динамику.

Матрос-три глянул на ветеринара как бы говоря: ну вот видишь. Она вздохнула и громко сказала в пустоту:

– Ассистент, подготовь открытую капсулу. Режим пассивного наблюдения в приполярной секции.

– В процессе, – отозвался он.

За стеклом оранжереи ко входу стала двигаться лёгкая клетка, куда поместились бы четверо.

– Недолго, ребят, – попросила ветеринар. – Мне ещё надо кучу всего настроить. С этими инопланетными видами… ёбнуться можно. А ещё вы меня дёргаете.

Клетка приехала к дверям. Те раскрылись, и мы вошли.

– А ты капитана попроси огласить запрет на общение с тобой, – посоветовал я.

– Идея, – искренне сказала ветеринар. – И правда, а то уже…

Когда дверь закрылась за нами, клетка стала двигаться, медленно, медленнее, чем я хожу, вглубь секции.

– Навигатор, ты как? Будешь мне помогать с экспериментами? Ну, как с курсом разберёшься…

– Да, конечно, – растерянно ответил я.

Меня отвлёк запах.

За несколько дней в медотсеке я отвык от запаха этой планеты. Да и на морозе он был совсем слабым, мало отличался от привычных. А здесь, в плюсовых температурах… здесь он был силён.

Он был инопланетным и потому… даже не чужим… никаким. Словно манекен вместо модницы, словно плюшевая игрушка вместо животного. Словно… болванка. Он заполнял место обычных запахов, не вызывая никаких откликов. Мозг просто не умел его оценивать: ни приятный, ни отталкивающий… никакой. Просто есть такой – и всё. Как если бы в нос засунули и надули воздушный шарик… Хорошо отмытый, стерильно чистый, а оттого абсолютно нейтральный.