Подведём предварительный итог. Набор потусторонних явлений, обрамляющих появление двух старших и двух младших Пандавов, не идёт ни в какое сравнение с вниманием, которое небо, а вслед за ним и сказание, уделило среднему сыну Панду (младшему сыну Кунти). Можно предположить, что перед Арджуной, помимо предречённых замечательных земных свершений (возможно, совместно с братьями, но в качестве их военного предводителя), стоит некая космическая по масштабу задача в соответствии с пока неясным для аудитории небесным замыслом. Этот замысел так важен, что сказание неоднократно проговаривается, не в силах удержаться от намёков, начиная с Введения: «Обе их» (Пандавов – А. И.) «матери» (Кунти и Мадри – А. И.) «во (исполнение) тайных предписаний закона (получили) зачатие от богов» (Мбх I, 1) (курсив наш – А. И.). Далее, при кратком изложении основных событий, сказание оповещает аудиторию, что в грядущей распре глава фратрии Кауравов Дурьйодхана «различными средствами, тайными и открытыми, не смог уничтожить их» (Пандавов – А. И.), «хранимых судьбою для грядущего» (Мбх I, 55, 75) (курсив наш – А. И.).

Вскоре после обретения потомства Панду не устоял против чар прекрасной Мадри и умер в момент соития во исполнение проклятия отшельника. Мадри взошла на погребальный костёр мужа, а Кунти с пятью сиротами вернулась в столицу Кауравов. Отныне Арджуна вместе с братьями попадает в обширную категорию фольклорных героев-безотцовщины с особой ролью матери (вспомим Добрыню русских былин, Лемминкяйнена финского эпоса) и взрослением при дворе/в семье владетельного дяди (Кухулин ирландских саг, Беовульф англосаксонской поэмы, Вивьен и Бертран французских жест о Гильоме, Мордред бриттской и Тристан бриттской и бретонской традиций). В результате Кунти суждено стать водительницей юных героев, и именно в этом качестве вдовая царица по пророчеству будет прославлена подвигами Арджуны (vide supra).

Те персонажи героической поэзии, чью жизнь сказание считает нужным излагать с раннего детства (а это не всегда так – вспомним Роланда, Илью Муромца или Ахилла «Илиады» с жизнеописаниями in medias res), имеют быть явлены аудитории в соответствии с известным каноном, представляющим собой набор универсальных эпических мотивов, составляющих комплекс героического детства героя. В этот набор могут входить сюжеты воспитания, обретения оружия, первого подвига. Указанный канон настолько важен, что соответствующие сюжетные звенья или независимые поэмы могут присочиняться к песням о подвигах зрелого и ставшего популярным героя задним числом (e.g., поздняя в цикле жест о Гильоме Оранжском поэма «Отрочество Гильома»). Часть подобных мотивов мы уже упомянули и некоторые иллюстрировали – это различные пророчества и знамения, предсказывающие появление героя и, с различной степенью детализации, его грядущие подвиги и судьбу. Далее следуют мотивы сверхъестественно быстрого взросления [«…Минуло ему шесть лет, и был он тогда не менее тех, которым было двенадцать зим, и не слабее их» («Сага о Финнбоги Сильном», IV. М. 2002)] и/или превосходства над сверстниками. Возможно и противоположное отклонение от нормы, то есть задержка в развитии, пример – презираемый соплеменниками увалень Беовульф или Греттир, о котором сага прямо сообщает: «Греттир сын Асмунда был пригож собою… Ребёнком он отставал в развитии» («Сага о Греттире», XIV. Н. 1976). Затем следуют мотивы проявления особых способностей, обретения оружия, первых подвигов и наречения «взрослым» именем. Каждый из этих эпических мотивов, взятый в отдельности, факультативен, но какой-то их набор, составляющий картину героического детства, как правило, присутствует в повествовании о младенчестве или юности героя. Один из указанных мотивов может конструировать ситуацию, порождающую зависть или соперничество юных героев (e.g., первый подвиг, первое состязание, проба оружия). В таких случаях так же рано закладывается и будущий центральный конфликт, который определит судьбу героя и послужит основой сюжета сказания.

Раннее проявление задатков эпического героя может принять форму и благородных свершений (спасения/защиты попавшего в беду), и нейтральных по окраске богатырских подвигов в форме атлетических достижений, и, нередко, бесчинств, предстающих в виде детских забав. Пример последних находим в развлечениях юного Василия Буслаева со сверстниками:

Под нейтральными понимаем свершения, не приносящие окружающим ни пользы, ни существенного вреда, но демонстрирующие богатырскую силу, сноровку или мастерское владение оружием дитяти. Примерами может быть также преимущество в играх, но без сугубого членовредительства [пятилетний Кухулин одолевает сто пятьдесят юношей в игре с мячом, в упражнениях с палицами и копьями, хотя без ушибов и тут не обошлось («Похищение быка из Куальнге». М. 1985)]. К этому же ряду отнесём выбор оружия «по руке» [Кухулин семи лет сломал четырнадцать наборов оружия, чтобы выбрать подходящий (там же)] или охоту на диких животных [среднегреческий герой двенадцати лет голыми руками убивает медведей («Дигенис Акрит», IV, 125–138. М. 1960); иранский принц Кей-Хосров десяти лет охотится с луком на льва («Сиавуш». «Шахнаме», т. II. М. 1960); юный Кир на первой охоте убивает оленя и вепря (Ксенофонт «Киропедия» I, 4, 5–8. М. 1976)]. Существует и «гибридный» вариант: игры не со сверстниками, а с дикими животными [предок Пандавов и Кауравов сын Шакунталы «шестилетним мальчиком, могучий…привязывал к деревьям… тигров, львов и вепрей, слонов и буйволов. Он гонял их, то сидя верхом, то укрощая, то играя с ними» (Мбх I, 68)]. Для полноты перечня отметим спортивные достижения – стрельбу из (богатырского) лука по мишени [узбекский герой семи лет из великанского бронзового лука своего деда сбил макушку горы («Алпамыш» Л. 1982)].

Помощь соплеменникам/соратникам или спасение попавших в беду (т. е. важнейшая функция взрослого витязя) является, пожалуй, относительно редким вариантом эпического мотива детских подвигов, но несколько примеров нам известны: Парис в юные годы отражает набеги разбойников и защищает стада воспитавших его пастухов; семилетний племянник шаха Гоштаспа Нестур участвует в сражении иранских витязей с вражеским войском и мстит врагу за гибель отца («Гоштасп». «Шахнаме», т. IV. М. 1969); племянник графа Гильома пятнадцатилетний Ги сражается и побеждает сарацин в битве при Ларшане («Песнь о Гильоме». «Песни о Гильоме Оранжском» М. 1985); Фёдор Тырянин одноимённой былины восьми лет защищает православное Константинопольское царство от «силы жидовской»; исландский герой Урдаркотт двенадцати лет защитил служанок от свирепого быка, свернув ему шею («Сага о Финнбоги Сильном», VII. М. 2002).

Наконец, богатырство в детстве может проявляться и в своенравном, упрямом или решительном характере, конфликтах с родителями (Греттир, демонстрируя отвращение к хозяйственным работам, доходит до вредительства, уничтожая скот отца) и нежелании следовать общепринятым правилам (Василий Буслаев):

Древние российские стихотворения, собранные Киршёю Даниловым». М.-Л. 1958) (курсив наш – А. И.).

После этого по необходимости краткого обзора мы готовы рассмотреть применение сказанием перечисленных мотивов в конструировании образа Арджуны, а в своё время и по мере надобности – его братьев и кузенов. В отличие от эпоса многих других народов, где юный герой проявляет недюжинные качества самостоятельно или даже вопреки ожиданиям и обстоятельствам, древнеиндийская культурная традиция отводит особую роль воспитанию юнца и личности воспитателя: «Из темноты в темноту идёт тот, кого посвящает невежественный. Поэтому пусть стремится иметь посвящающего, который происходит из хорошего рода, учёного и обуздавшего свои чувства» («Апастамба-дхарма-сутра» I, 1, 11–13). И индийский героический эпос следует этой традиции. Отметим мимоходом, что мотив воспитания составляет важную часть героического детства и в якутских олонхо, где в качестве воспитателя юного героя выступает дух-хозяйка местности, и это очевидно иномирное существо «рассказывает герою о его происхождении, нарекает богатырским именем, указывает ему верное направление, снабжает божественной влагой илгэ или кормит своим молоком» (Л. Н. Семенова. «Эпический мир олонхо», с. 97–98. СПб. 2006).