– Знаешь, Фредди, каждый парикмахер помнит ту великую минуту…

Фредди открыл глаза, словно лесной зверек, заметивший ловушку под листьями.

– Эй! Ты что?

– Ничего, старик, все в порядке.

– В по-ряд-ке???

Сид больше не мог сдержаться. Эта сцена разбудила в нем былую страсть. Он кинулся вперед с криком:

– Дайте мне!

И, выхватив у Тони бритву, взмахнул ею смело, дерзко, решительно, как взмахивал мечом Роланд.

– Ой, не могу! – сказал он. – Дюлютанты безрукие!

Чем благодарить небеса, Фредди испугался.

– Эй, что вы делаете?

– Садитесь!

– Да я…

– Сидите тихо, ясно? – сказал Сид сквозь зубы. Он уже не чувствовал, что судьба играет им в футбол. Сильный и властный человек был на своем месте.

Фредди смирился. О том, почему эта морда здесь, а не в манеже, он решил пока не думать. Побриться надо? Тогда лучше, чтобы тебя брил мастер. Он закрыл глаза и снова откинулся на спинку.

Тони смотрел на Сида с немалым удивлением.

– Вы ли это, милорд? – воскликнул он. Сид метнул в него холодный взгляд.

– Да, я-то лорд. А об этом две недели мечтал.

– Как я вас понимаю!

– Вы только поглядите!

– Я и гляжу.

– Может, чему научитесь.

Тони подошел ближе.

– Мысль я схватил, – сказал он. – Держать покрепче, водить туда-сюда.

– Глядите! – вскричал гордый Сид. – Главное – корень, ясно? Куда волос растет, туда и ведем. Как говорится, по шерсти. А против шерсти что будет?

Обращался он к Тони, но у него были и другие слушатели. В дверь незаметно вошли три человека. Мысль зайти к Тони посетила и леди Лидию с мужем, и Вайолет.

При виде субъекта, который, если не чудо, станет лордом Дройтвичем, они застыли, поскольку он брил клиента в своей парикмахерской.

– Что будет, а? – продолжал Сид. – Выдернете луковицу. Работал у меня такой Перкинс. И что ж, научился он? Да боже мой! Говорю, говорю: «Альф, ты что, спятил…»

Повесть эту, несомненно – с моралью, кончить не удалось. Первая из вошедших больше не могла сдерживать чувства.

– Та-ак!.. – сказала леди Лидия.

Все разумные люди знают, что творца надо судить по всему его творчеству, а не по отдельным ошибкам. Тем самым мы не осудим Сида Прайса за порез на подбородке. Он был и остался лучшим мастером к западу от Мраморной арки.

Однако клиента он порезал, испуганный внезапным вторжением, и тот с печальным воем зарылся лицом в полотенце.

Сид этого почти не заметил. Он смотрел на посетителей.

Первым заговорил Тони.

– Так, так, так, так! – сказал он. – Семейство в сборе!

Леди Лидия едва взглянула на него.

– Как поживаешь, мой дорогой? – наскоро осведомилась она и обратила взор к Сиду. – Вот как вы себя ведете, если вас на секунду оставить без присмотра!

Фредди тоже страдал, оглядывая себя в зеркале.

– Что вы наделали? – воскликнул он, и голос его дрогнул от жалости к себе. – Какая рана! И это – парикмахер!

Сид мог бы сказать, что и парикмахер не устоит, если заорать на него сзади, но сдержался и подошел к делу с другой стороны.

– Я не парикмахер, я граф.

Сэр Герберт громко фыркнул.

– Хорошенький граф!

Тони присмотрелся к профилю Сида и переспросил:

– Хорошенький?

Сэр Герберт выразил мысль иначе:

– Тоже мне, граф! Бреет клиентов!

– Я думаю, – заметила Вайолет, – он соскучился по своим лосьонам.

Вайолет мало кто любил, и слова эти, быть может, объяснят такие чувства.

Тем временем Сид достаточно оправился, чтобы спорить. Он знал, что спорит мастерски.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – начал он. – Простите, виноват. Как говорится, поддался порыву. Мы, Дройтвичи, люди эмпульсивные. Зашел сюда кой-что взять, а братца моего вот-вот зарежут. Ну, подскочил. Ну, спас. Чего тут плохого?

– Ничего, если, по вашему мнению, резать его не надо, – сказал Тони.

– Все равно порезали, – напомнил Фредди.

Сид этого не вынес. Положив бритву, он горестно махнул рукой.

– А ну это все!.. – сказал он. – Не могу, хватит! – Согнувшись под грузом страданий, он подошел к окну и посмотрел на улицу. Сэр Герберт и леди Лидия обменялись многозначительными взглядами.

– М-да… – сказала леди Лидия и немного помолчала, являя образ доброты, сраженной неблагодарностью. – Я вижу, вы устали от нашей помощи? Мы стараемся, чтобы вы не посрамили своего титула, а вы… вы… Ничего не цените! Что ж, воля ваша…